В чреве кита - [16]

— Ты ведь не собираешься ревновать, правда?

Сейчас, наверное, я бы связал вопрос Луизы с тем, что мы все идем по жизни в одиночку, что никого существование других людей особо не интересует и, скорее, представляется лишь досадной помехой, которую следует преодолеть; но в тот момент я отнес ее вопрос на счет пропасти, возникшей между Луизой и мной благодаря вмешательству Клаудии, или на счет ржавчины, исподволь и незаметно разъедавшей основы нашего брака и внезапно обнаружившейся после встречи с Клаудией. В любом случае, мне показалось невероятным, что у Луизы могло зародиться подобное подозрение, и именно тогда — быть может потому, что уж слишком давил на меня груз невысказанного, или из-за необъяснимой тяги к слепой жестокости, вынуждающей нас порой ранить наших любимых, — высмеяв нелепое предположение Луизы, я собрался с мужеством и заявил:

— Нам надо поговорить как можно раньше, Луиза.

Фраза повисла в воздухе, как звук лопнувшей струны на скрипке. За ней последовала тоскливая пауза, мое мужество испарилось, и у меня не осталось никаких сил вступать в дискуссию. К счастью, силы Луизы тоже были на исходе, но об этом я узнал лишь после ее ответа на мою реплику, заставившего меня последовательно испытать три разноречивых чувства: сперва панику, затем смущение и, под конец, облегчение.

— Я уже в курсе, Томас, — произнесла она со смесью усталости и недовольства в голосе, словно мои слова не явились для нее сюрпризом.

— Но сейчас мне не хочется об этом говорить. Кроме того, — нелогично добавила она, помолчав, — я пообещала ей, что завтра мы у нее обедаем.

Я сам едва расслышал свой слабый голос, задающий вопрос:

— У кого?

— У моей матери. У кого еще?

Поскольку часы, проведенные с Клаудией, стерли все из моей памяти, или потому, что все рано или поздно забывается, у меня совершенно вылетело из головы, что в среду Луиза позвонила мне из Амстердама подтвердить дату и время своего возвращения, а я воспользовался случаем и рассказал ей оскорбленным тоном, хорошо маскирующим удовольствие сделать бесплатно маленькую гадость, что ее мать проиграла триста тысяч песет в казино и, как уже не раз происходило при подобных обстоятельствах, обратилась ко мне в отсутствие Луизы, чтобы я одолжил ей денег на жизнь до конца месяца или, кто знает, на еще одну неудачную ночь в казино.

— Завтра у нее день рождения, — продолжала Луиза. — Мне казалось, я тебе говорила. — И добавила извиняющимся голосом: — Я ей обещала, что мы придем поздравить.

Вряд ли в ту минуту меня что-либо могло прельстить меньше, чем перспектива семейного праздника. Наверное, мне следовало отказаться, и, возможно, я даже испытывал искушение поступить именно так, но тогда я не смог возразить, быть может потому, что непроизвольный испуг, вызванный словами Луизы, оставил во мне этакое смутное ощущение благодарности, всегда наступающее после исчезновения непосредственной угрозы.

Луиза почти сразу же отправилась спать. Я же, помыв посуду, налил себе немного виски и уселся перед телевизором. Помнится, по какому-то каналу повторяли трансляцию футбольного матча, и некоторое время я рассеянно следил за игрой. В какой-то момент я собрался позвонить Клаудии (мне хотелось обсудить с ней свою промашку с ключами, я сгорал от желания сообщить ей о принятом решении, мечтал сказать ей, что люблю ее). Прикинув, что Луиза уже должна была заснуть, с трудом совладав с нервами, я набрал ее телефон. Через несколько секунд включился автоответчик, и металлический мужской голос начал приветствие, но я не дослушал, подумав, что ошибся номером. «Как странно, — подумал я. — Вот уже второй раз». Я повесил трубку и снова, более внимательно, набрал номер. Я подождал, затем опять включилась запись, и металлический голос вдруг показался мне знакомым. Может, поэтому на сей раз я дал ему закончить фразу: со слащавой и в то же время безликой любезностью он предлагал оставить сообщение. Я положил трубку, ничего не сказав.

Смирившись с тем, что поговорить с Клаудией не удастся, я пошел на кухню, налил себе еще виски и вернулся в гостиную. Футбольный матч уже закончился. На фоне ярко-зеленой травы, с опустевшим муравейником трибун на заднем плане, какой-то лысый репортер допрашивал еле дышащего игрока в прилипшей от пота майке. Я переключил канал. Толстощекий розовый тип, в профиль похожий на поросенка, сидел на табуретке и рассказывал анекдоты. По другому каналу шла реклама пива. На следующем — черно-белый Роберт Тэйлор вел караван повозок под пыльным солнцем пустыни. Еще на одном канале музыканты из рок-группы снисходительно и лениво благодарили за аплодисменты охваченную энтузиазмом публику. На следующем канале шеренга девиц, втиснутых в блестящие купальники, позировала у синей воды для конкурса красоты. Я стал смотреть конкурс. Пока на экране мелькали неестественные улыбки будущих «мисс», я сообразил, что металлический мужской голос из автоответчика мог принадлежать только мужу Клаудии. Почему-то меня это удивило меньше, чем фотография этого типа, до сих пор стоящая в гостиной моей подруги. Я также подумал, что мои подозрения оправдываются: Клаудия наверняка не подошла к телефону потому, что, скучая по сыну, решила вернуться на побережье и побыть с сыном и с родителями. В остальном же мне удалось очень скоро превратить для себя отсутствие Клаудии дома, так огорчившее меня несколько минут назад, в очередное свидетельство благоприятного расположения светил, направляющих мои шаги в последние три дня, ибо я понял, что совершил бы большую ошибку, поговорив с ней до разговора с Луизой. Реклама какого-то банка сменила на экране изображение конкурса красоток. Я еще пощелкал пультом и остановился на фильме с Робертом Тэйлором, в этот момент беседовавшим у ночного костра с Джоном Макинтайром. Я закурил, но тут же погасил сигарету, потому что дым разъедал мне больное горло. Вскоре я погасил и телевизор, отправился в ванную и остатком виски запил пару таблеток аспирина. В потемках я вошел в спальню, в потемках разделся и в потемках залез в кровать. Едва улегшись, я подумал, что заснуть вряд ли удастся. Я не ошибся.