В четыре утра - [9]
- Значит, так... Ежели б мина, гидравлический удар был бы, так сказать, шапочкой. Как вдарит, так все к чертям, все, с разных сторон. А торпеда, та более аккуратная. Значит, вдарила вон в тую сторону, направленно. Ну, конечно, выперло и сверху, и с боков, но главное - вон туда! - Лучик качнулся, очерчивая участок, куда пришлась основная сила удара. - Так я рассуждаю, Август?
- Понятно... - протянул Янис. - Очень многое стало понятно. Что корабль гробанули, когда - притыкали к мели, это установила еще и аварийная комиссия. Считают, что командир был уж очень неопытный. А насчет торпеды, видно, никому в голову не пришло.
Когда вылезли на жарко нагретую палубу, солнце уже совсем склонилось к западу, коснулось горизонта. Янис достал из кармана часы, щелкнул крышкой, внимательно посмотрел на топтавшегося возле трапа караульщика.
- Ты что, один тут? Почему тебе смены нет? Часовой помялся.
- Сменщик пошел паек получать. Всё приели. Давно уже ему время вертаться, да вот нету.
- Ну, если мы его встретим, поторопим, - пообещал Лапшин.
Он первым спустился по трапу, неумело завозился, распутывая узел шкертика, которым была привязана лодка. Федяшин добродушно отстранил его.
- Пусти... Морские узлы развязывать уметь надо. Ты человек сухопутный, в чужое дело не лезь.
Янис с Федяшиным сели на весла, Яков Захарович и Лапшин поместились на корме.
- Вон туда, в ту заводку держи, - капитанствовал Яков Захарович. - Тут напрямки высаживаться больно нехорошо, сапоги промочишь.
Он привстал, показывая, куда надо держать, и в это мгновенье на берегу, в кустах, что-то грохнуло, и тотчас стукнуло чем-то о борт крейсера.
- Ложись! - закричал Янис, наваливаясь на весла. - Заходи за крейсер!
Неуклюжая рыбачья лодка рванулась, словно ее кто-то толкнул, понеслась вдоль борта "Олега". Лапшин выхватил из кобуры наган, высматривая шевеление на берегу. Еще немного, и удалось бы спрятаться за стальную громаду. Вдруг весло в руках Яниса хрустнуло, и он навзничь опрокинулся назад, на колени Федя-шину. Яков Захарович, как любопытный и непослушный мальчишка, воспользовался замешательством, встал во весь рост, прикрыл глаза ладошкой, и тогда раздался второй выстрел. Старичок, будто под ним подломились ноги, медленно осел на Лапшина. Федяшин выдернул из кобуры свой здоровенный кольт, выстрелил раз, другой, третий, целясь туда, где на берегу теперь качались кусты. Выстрелил и Лапшин, одной рукой поддерживая раненого.
Янис, вытолкнув за борт обломок весла, стал на колени, вытащил из деревянной кобуры маузер, приложился и сразу опустил оружие.
- Отставить стрельбу! Он, гад, ползет по-пластунски, потому кусты и мотаются. Давай быстрее к берегу.
Федяшин навалился на весла. Лапшин осторожно повернул раненого Якова Захаровича лицом кверху - и оба, он и Янис, одновременно вскрикнули. Старческие, голубые, выцветшие глаза по-прежнему с любопытством глядели на мир, но блеск их посте
- огненного кольца, и снова начиналась пристрелка, недолет - перелет...
На корабельных палубах толпились все незанятые по боевому расписанию, глазели на захватывающее зрелище, не обращая внимания на то, что вода вся кипит от падающих шрапнельных пуль, осколков и целых снарядных стаканов.
Глинский поторопился выбраться из толпы. Было чуть-чуть не по себе. Оказывается, это увлекательное зрелище далеко не безобидно Конечно, он это знал всегда, не мог не знать. Но одно дело знать, другое дело - видеть своими глазами. Эту старушку он тоже видел не раз, а теперь от нее не осталось ничего, что можно было хотя бы похоронить, как полагается.
У гостиного двора и невзрачных татарских рядов, где когда-то действительно торговали всякой снедью татары, настроение молодого человека изменилось. Надо жить проще, легче, настоящим моментом. Он идет в гости, ему предстоит провести приятный вечер в милой, интеллигентной семье, куда далеко не всякий имеет доступ. И сейчас, несмотря ни на что, несмотря на все потрясения и невзгоды, кадровое морское офицерство продолжает хранить традиции замкнутой касты. И хоть он, Дима Глинский, для них "человек не их круга", не мичман, а "прапор военного времени", они приняли его в свое общество.
Дом генеральши Соловьевой был тихим семейным оазисом в кронштадтской казенно-казарменной пустыне. Лариса Евгеньевна, вдова военного доктора, получившего генеральский чин уже при отставке, была матерью двух приятных, но слегка отощавших в это суровое пайковое время барышень, отнюдь не красавиц, и поэтому охотно привечала у себя всех, кто подавал хоть какие-нибудь надежды. Кроме возможных женихов запросто бывали и постоянные друзья, принадлежавшие к старшему поколению. Понемногу музицировали, понемногу перекидывались в картишки, вели интеллектуальные разговоры.
Подавался чай, а еду гости приносили с собой. И сегодня Глинский нес в кармане завернутый в чистую бумагу кусочек черного хлеба и пакетик сахарина.
Глинский постучал в дверь условным стуком: три раза по два удара, дверь приоткрылась на длину цепочки, и Настенька, младшая дочь, при которой "состоял в пажах" Глинский, радостно крикнула: - Это свои' Это Димочка!
Юный фенрих флота российского Близар Овчина-Шубников и не ведал, что судьба готовит ему столько испытаний. Не единожды пришлось ему одолевать разбушевавшееся море, действовать клинком и пистолетом в баталиях на суше, вступать в поединок с хитроумными шпионами иезуитского ордена. Труднее всего оказалось разоблачить коварного морского беса, чьи проделки поставили в тупик даже Адмиралтейц-коллегию Петра I. Но сметливый и отважный воин и тут не посрамил чести россиянина.
В декабре 1971 года не стало Александра Трифоновича Твардовского. Вскоре после смерти друга Виктор Платонович Некрасов написал о нем воспоминания.
Автор — полковник Красной армии (1936). 11 марта 1938 был арестован органами НКВД по обвинению в участии в «антисоветском военном заговоре»; содержался в Ашхабадском управлении НКВД, где подвергался пыткам, виновным себя не признал. 5 сентября 1939 освобождён, реабилитирован, но не вернулся на значимую руководящую работу, а в декабре 1939 был назначен начальником санатория «Аэрофлота» в Ялте. В ноябре 1941, после занятия Ялты немецкими войсками, явился в форме полковника ВВС Красной армии в немецкую комендатуру и заявил о стремлении бороться с большевиками.
Выдающийся русский поэт Юрий Поликарпович Кузнецов был большим другом газеты «Литературная Россия». В память о нём редакция «ЛР» выпускает эту книгу.
«Как раз у дверей дома мы встречаем двух сестер, которые входят с видом скорее спокойным, чем грустным. Я вижу двух красавиц, которые меня удивляют, но более всего меня поражает одна из них, которая делает мне реверанс:– Это г-н шевалье Де Сейигальт?– Да, мадемуазель, очень огорчен вашим несчастьем.– Не окажете ли честь снова подняться к нам?– У меня неотложное дело…».
«Я увидел на холме в пятидесяти шагах от меня пастуха, сопровождавшего стадо из десяти-двенадцати овец, и обратился к нему, чтобы узнать интересующие меня сведения. Я спросил у него, как называется эта деревня, и он ответил, что я нахожусь в Валь-де-Пьядене, что меня удивило из-за длины пути, который я проделал. Я спроси, как зовут хозяев пяти-шести домов, видневшихся вблизи, и обнаружил, что все те, кого он мне назвал, мне знакомы, но я не могу к ним зайти, чтобы не навлечь на них своим появлением неприятности.
Изучение истории телевидения показывает, что важнейшие идеи и открытия, составляющие основу современной телевизионной техники, принадлежат представителям нашей великой Родины. Первое место среди них занимает талантливый русский ученый Борис Львович Розинг, положивший своими работами начало развитию электронного телевидения. В основе его лежит идея использования безынерционного электронного луча для развертки изображений, выдвинутая ученым более 50 лет назад, когда сама электроника была еще в зачаточном состоянии.Выдающаяся роль Б.