В четыре утра - [19]

Высокий англичанин, обернулся.

- То не есть русский, то есть англичанин, лейтенант флот его величества! - крикнул он на ломаном русском языке.

- А ты кто? - закричали из толпы.

- Я тоже есть лейтенант флот... я есть настоящий англичан... никакой русский...

Для убедительности он даже стукнул себя кулаком в грудь.

- Чекисты подталкивали англичан к машинам, в то же время окружая пленных плотным кольцом. Машины, в свою очередь, осторожно пятились назад. Это были санитарные фургоны. Высокий лейтенант первым влез на подножку, нырнул в кузов, за ним остальные. Одна машина тотчас отъехала, во вторую впихнули забинтованного, и она, взревев мотором, понеслась за первой.

Когда пленные и чекисты уехали, матросы из охраны розняли цепь. Хлынувшая с двух сторон толпа столкнулась, закружилась водоворотом.

Вдруг чья-то здоровенная, жесткая лапища впилась в плечо Глинского, рванула на себя. Он увидел перед собой перекошенное от злости лицо незнакомого матроса.

- А ты чего разоряешься, ваше благородие? Может, вы с этим Моисеевым были дружками-приятелями?. Глинский помертвел.

- Что вы, что вы!.. - залепетал он, пытаясь высвободиться. Куда там! К нему уже протискивались другие, тоже жаждавшие выяснить истину, найти хоть какого-нибудь виновного. Сейчас в глазах толпы виновным был каждый бывший офицер, носивший форму одного покроя с предателем Моисеевым. Кто-то уже успел двинуть Глинского по затылку, другой стал крутить руки назад, третий ударил в лицо.

Глинский отчаянно закричал. Вопль отрезвил толпу. Кто-то рассудительно сказал: - Нет, постой, ребята! Так нельзя! Так дела не решают!

Глинский, в полузабытье, увидел, как его обидчика, того, кто первый в него вцепился, оттолкнули, отлетели прочь и другие. Двое матросов из комендантской охраны подхватили Глинского, привели в какой-то двор. Там уже стояло несколько не менее помятых военспецов и штабных писарей, для форсу носивших командирские фуражки. Потом всех с таким же бережением развели по кораблям, по учреждениям - словом, водворили по месту постоянного пребывания.

Первый, кого Глинский увидел, поднимаясь по трапу, был командир. Лицо Ведерникова было грустным и сочувствующим.

- Ай-яй-яй, как вас отделали! Ну чего вам надо было лезть в эту кашу! проговорил он участливо.

- Я случайно... - попытался оправдаться Глинский. Распухшие губы произнесли что-то не то: - Я уач...

- Пойдемте ко мне, голубчик, - предложил Ведерников. - У меня еще сохранился флакон одеколона и пластырь. Надо продезинфицировать ссадины.

В уютной каюте командира, умывшись и приведя себя в порядок, обложив распухшее лицо примочками, Глинский вдруг ощутил всю полноту обиды и несправедливости того, что случилось, и пустился в рассуждения.

- Конечно, я понимаю, они, - Глинский подразумевал матросов, - могут быть в обиде на нас, бывших офицеров, дворян. - Он по привычке прихвастнул, причислив и себя к бывщим дворянам. - Конечно, всем ясно, без нас, без нашей помощи, между фортами не пройти. Но почему вымещать на мне, на таких молодых, как я? Небось этот ваш князь Шемаханский выйдет сухим из воды, целым и невредимым. А вот именно его, его-то и следует в Чека!

- Что это за шемаханская царица? - шутливо спросил Ведерников. - Какой такой Шемаханский? Я что-то никогда и не слышал такого опереточного титула.

- Не слышали? - Глинский был возмущен до глубины души. Этакое вероломство и лицемерие! - Как же так, Николай Николаевич? Ведь он же у вас бывал! Я сам видел. Помните, он приходил в тот день, когда был большой пожар, когда горела дровяная баржа?

- Так это вы его называете Шемаханским? - переспросил Ведерников.

- А кого же еще? Вы, оказывается, не знаете, как зовут вашего приятеля! - Глинского начало заносить. - Вы сейчас еще скажете, что вообще ничего о нем не знаете? Что он не ведет никаких разговоров, не организует никаких заговоров?

- Что? - Ведерникова словно подменили, он сразу стал официальным, чужим.

- Да, да, да! - истерически закричал Глинский. - Если все это не похоже на заговор, все то, что я слышал своими ушами в доме моей невесты, в доме моей будущей тещи, тогда, значит, я не я, и вообще...

Ведерников встал.

- Военмор Глинский, я вас арестовываю! Вы арестованы в своей каюте с приставлением часового. Прошу проследовать к себе.

Полчаса спустя Пашка, посланный разыскивать Федяшина, встретил его выходящим из Политотдела.

- Дядя Вась! - Пашка от волнения не только забыл всяческую субординацию, но сгоряча даже схватил комиссара за рукав. - Дядя Вась! Бежи скорей на "Гориславу"! Без тебя там такое творится! Командир арестовал ревизора, приставил к нему часового, послал меня за тобой. Он от злости весь бледный стал...

Когда Федяшин прибежал на корабль, выяснилось, что командира нет. Командир ушел неизвестно куда, приказав замещать себя штурману Свиридову.

Пленных англичан допрашивали в присутствии представителей Чека и штаба фронта.

Председателем следственной комиссии "по делу о нападении быстроходных английских лодок в ночь на 18 августа 1919 года на Кронштадт" был назначен флагманский штурман флота, владевший английским языком, пожалуй, не хуже, чем некоторые профессора филологии из Оксфорда.