В честь пропавшего солдата - [67]

Волосатые ноги обхватывают мои бёдра и подбородок болезненно давит, попеременно, то на шею, то щёку, а я слышу задыхающийся голос:

«Hold it, yes, go on, move. Yes».[57]

Велосипеды поднимают и с преувеличенными стонами и вздохами вытаскивают из канавы на дорогу.

Лица в ожидании смотрят на меня. Мать Яна трезвонит велосипедным звонком.

«Если ты не поторопишься, то тебе придётся идти в Леммер пешком».

Неуклюже, широко раскинув ноги, уравновешиваюсь я на багажнике и с яростью сжимаю ногами переполненные боковые сумки.

«Ну, давай, продержись ещё часок, я думаю, что мы вскоре доберёмся до Леммера».

Она трогается, цепь кряхтит, и колёса с трудом катятся по лесной дороге. Я устал, мне хочется откинуться назад. Я тут же падаю с велосипеда. Между зубами застряли крошки чёрного хлеба, создавая сладковатый привкус. Я ковыряюсь языком в зубах и жую забытый хлеб.

Чтобы не забыть привкус Волта, я должен помнить его дыхание и вкус его слюны в моём рту. Но как это сделать, как запомнить вкус, как запомнить запах?

У корабля стоят двое мужчин в синих комбинезонах. У одного из них винтовка, которую он держит так, словно в любой момент собирается пустить её в дело. На набережной стоит куча народа, но для того, чтобы туда попасть, нам нужно пройти мимо этих двух мужчин.

«Пошли, — говорит моя мама, — не бойся».

Я оглядываюсь на Яна, который со своей мамой всё ещё стоит у кассы, где мы покупали билеты для поездки.

«Они сейчас подойдут. Если мы поторопимся, то ещё сможем занять хорошие места».

Я иду с ней к тем мужчинам, которые спрашивают документы и настойчиво просят открыть велосипедные сумки, затем что-то недоверчиво ищут там.

«Что вы хотите найти? Я думала, что война закончилась», — коротко бросает им она, но её голос звучит весело.

Когда сумки снова закрыты, то я вижу, как они шутят с моей мамой, и слышу, как один из них говорит с нею на ты. Я чувствую себя возбуждённо и польщён, что они так мило общаются с ней, однако, не смотря на это, я обеспокоен и ощущаю злость за её легкомысленный смех.

«Это твой мальчик?» — спрашивают они её.

«Вы собираетесь подняться на борт?»

«Это мой сын. Он год жил во Фрисландии, и теперь мы едем назад, в Амстердам. Я забрала его».

Беседа сразу же прекращается и я облегчённо следую за жёлтым платьем. Кто-то несёт наш велосипед по сходням и мы осторожно следуем за ним. Под собой, между кораблём и причалом, я вижу пенящуюся чёрную воду. Корабль кажется мне огромным, он ярко белый и повсюду я вижу лестницы, двери и маленькие коридоры. Палуба мокрая, здесь есть и лужи, которые источают солёный морской запах, напоминающий мне о прежних каникулах и о палатке Волта, с её мягкой, душистой защищённостью.

«Пошли, — говорит моя мама, — поднимемся на верхнюю палубу, стоит такая хорошая погода».

Мы поднимаемся вверх по узкой железной лестнице и я бегу к перилам, чтобы посмотреть вниз. В небольшом городке тихо, несколько домов стоят у гавани, я вижу булочную, рыбацкие лодки, высокий штабель ящиков и мужчин, прислонившихся к воротам и сосредоточенно курящих сигареты.

«Что-то слишком тихо, — говорит моя мама. — Я полагаю, на борту почти нет людей. Ты не видел Яна и его маму?»

Когда я снова опираюсь на перила, то слышу голос Яна и вижу его бегущим вверх по лестнице.

«Ничего себе, какой корабль!»

Мы бежим вдоль перил, затем по-другой лестнице вниз, бежим на носовую часть корабля и смотрим, как на борт загружаются ящики.

«Видишь парня там? Какие у него мускулы!» — восхищённо говорит Ян, но я втайне сравниваю их с известными мне руками и отвожу равнодушно глаза.

Наши матери сидят на скамейке на палубе, на солнце. Они молчат и выглядят неожиданно устало и озабоченно. Моя мама склонила голову на руки и смотрит на воду, мать Яна склонилась над своей сумочкой и прикрыла глаза.

«Ты устала, мам?»

«Да, моё сокровище, немного. Мы с вами ехали три часа, мы к такому не привыкли».

Я присаживаюсь на палубу рядом со скамейкой и провожу рукой по гладкой, шелковистой поверхности досок. Солнце жарит и слепит меня. Я смотрю на сумку, и мне интересно, осталось ли там ещё что-нибудь съедобное. Корабль начинает дрожать, дрожат доски палубы под моими руками, дрожь передается всему моему телу. После небольшого рывка я вижу, что причал стоит теперь по-другому, и дома начинают от нас отдаляться. Я вскакиваю и подбегаю к Яну, который зовет меня, дико размахивая руками и повиснув на перилах. Затем слышится оглушительный звук разрушительного урагана, который нельзя вынести и который вгоняет меня в панику: из трубы корабля выходит чёрный дым, словно трубу чёрной массой стошнило в воздух. Моя мать закрывает руками уши, её лицо выглядит бледным и несчастным, и я понимаю, что этот момент и есть прощание с Фрисландией. Я бегу к перилам и смотрю на гавань, которая уже значительно отдалилась от корабля. Моя мать обнимает меня за плечи.

«Мы поплыли», — говорит она и я должен приложить усилия, чтобы её услышать.

«Видишь — теперь снова всё хорошо. А в будущем году мы сможем их проведать, это сейчас совсем не трудно».

Она вздыхает и машет, просто так, в сторону исчезающего городка.

«Пока, Фрисландия!»