В чертогах Подкаменной Тунгуски - [30]

К нашему счастью, дождь был в самом разгаре. Мы облюбовали наиболее живописную лужу, в которой отражался лес. Затем перешли к веткам кедров и лиственниц, засняли висячие капли на концах хвойных игл. С этим кадром тоже нужно было спешить: капли могли внезапно обрушиться.

Анатолий держал надо мной кусок целлофана, защищая меня и аппарат от дождя. Тем не менее кинокамера скоро покрылась влагой. На передних линзах объективов уже искрились мелкие водяные бусинки.

Крупно, во весь экран, я заснял мокрые ягоды брусники и голубики. С них "падали большие дождевые алмазы. Это выглядело забавно: ягоды словно плакали.

Неподалеку от избушки мы нашли огромный развесистый куст черемухи. Он весь был усыпан спелыми черными ягодами. Омытые дождем плоды черемухи сверкали особым блеском, и с них беспрестанно падали на землю капли. А рядом с черными плодами под ударами капель шевелились красные листья — первые вестники приближающейся осени.

Что же еще заснять на кинопленку? В дождевом лесу было столько интересных деталей, столько бесподобных картин! Я уверен, что в солнечный день не было бы той кинематографической живописности, которой дышала каждая веточка при дожде. Природа, обильно напоенная влагой, жила. Во всем ощущалась особая динамичность, придающая прелесть киноизображению.

Дождевую натуру требовалось оживить проходами людей среди мокрых кустов и травы. Мы попросили своих спутников попозировать нам. Ноги зоологов крупным планом прошли перед самым объективом по краю лужи, потом три человеческие фигуры цепочкой удалились по направлению к охотничьей избушке. На этом мы закончили съемку.

Совершенно вымокшие и озябшие, мы с великим удовольствием вошли в наше гостеприимное пристанище.

— Вот это работенка — часа три будем сушиться, — сказал Анатолий.

Сыроечковский, помогая нам раздеться, говорил:

— Послушайте, это же трудная работа! Я никогда не согласился бы снимать в дождь!

— Зато на экране будет настоящий дождь!

Время уже шло к вечеру, а дождь все не переставал.

Сыроечковский посмотрел через окошко на реку. Признаков улучшения погоды не было.

— Пожалуй, есть смысл переночевать в избушке, — сказал он.

Вскоре мы перетащили вещи и снаряжение в дом и основательно устроились на ночлег.

Рано утром первым проснулся Анатолий.

— Погода — блеск! — крикнул он на всю избу.

Зашевелились спальные мешки на нарах. Мы выглянули в окно. Над рекой поднималось солнце. Ветки кедров и лиственниц раскачивались: дул легкий ветерок. На них уже не было водяного бисера. Только на земле кое- где блестели лужи да трава была мокрой.

На железную печурку был водружен чайник. После традиционного чаепития собрались в дорогу. Вскоре рев двух моторов снова нарушил таежную тишину берегов Подкаменной Тунгуски.

Хороша природа после дождя! Промытое небесной водой, все вокруг блестело, было ярким и жизнерадостным, веселило и рождало хорошее настроение.

Ниже речек Южной и Северной Токуры, впадающих в Подкаменную Тунгуску с двух сторон почти в одном месте, потянулись тихие и широкие плесы. В утренние часы здесь царила озерная тишь.

— Вот где рыбка-то водится! — крикнул Толя. — Две речки сразу вливаются в Подкаменную!

— Останавливаться не будем — надо наверстать километры! Порыбачим в другом месте!

Анатолий сделал недовольную гримасу.

Впереди на левом берегу показался поселок. Это Усть-Камо. В двадцатые годы здесь была заброшенная заимка из нескольких домиков, но теперь поселок может поспорить с Оскобой и Мирюгой,

Сразу же за селом слева в Подкаменную Тунгуску впадает речка Камо. Это тоже большой приток Подкаменной. На много километров он углубляется в таежные просторы Эвенкии. Вдоль него, как и вдоль Тайги, расположены богатые охотничьи угодья, на берегах много охотничьих изб.

Подкаменная Тунгуска стала заметно шире. Высокие лесистые берега обступили реку. Вдали показались плоские вершины, сплошь заросшие лесом. Места вокруг стали более живописными.

Каждый раз, когда мы проходили мимо устьев речек, впадающих в Подкаменную, Анатолий громко выражал сожаление:

— Опять проплываем мимо рыбных мест!

Река повернула вправо, и перед нами открылся широкий плес, тянувшийся более чем на десять километров. Здесь можно было легко маневрировать лодкой. Анатолий развернулся, и вскоре мы оказались рядом с караваном зоологов. Началась перекличка между лодками.

— Чаевать не пора ли?

— В конце плеса!

На широких плесах течение реки сильно замедляется. Кажется, что сокращается и ход моторной лодки. Берега проплывают медленно-медленно. То ли дело в узком русле реки с крутыми поворотами! В таких местах лодка мчится птицей.

Плес кончился, река начала поворачивать вправо. Сыроечковский показал на левый берег, где между двух небольших возвышенностей из тайги вытекала речка. Все лодки направились туда.

Причалили к берегу. Нужно было развести костер, вскипятить чай, подкрепиться и половить рыбу.

— Э-э! Да тут рыбки не будет! — сказал Толя.

— Это почему же?

— Здесь уже такие обосновались рыбаки, что после них лучше не рыбачить. — Он показал на стоящий у леса эвенкийский чум, который мы сначала не заметили.

В стороне паслось несколько северных оленей.