В черных шатрах бедуинов - [2]

Л. Штайн

ИНЦИДЕНТ В МАРАГИ [1]

Офицер пограничной стражи листает мой паспорт и, наконец, ставит фиолетовый штамп. Потом он приглашает меня на чашку чая. Ведь так редко случается, что чужестранец попадает в Сиву, самый западный оазис Египта. «А от кого же еще узнать новости?» — думает офицер.

В то время, как мы пьем горячий, крепко заваренный чай, раздаются возбужденные голоса, с шумом распахивается дверь, и на пороге появляется полицейский. К нему наручником прикован человек. Полицейский, очевидно, решил, что такой способ наиболее подходящий, чтобы доставить нарушителя в участок. Арестованный бедуин, одетый в белое, с тюрбаном, украшенным красной вышивкой, однорук. Свешивается пустой левый рукав его бурнуса…

Офицер приказывает полицейскому снять наручник и предлагает задержанному сесть у стола. Сержант предусмотрительно становится в дверях, держа ружье у ноги.

— Простите, одну минуту, — говорит мне офицер-египтянин. Он посылает за писарем и тотчас же начинает допрос. — Ты знаешь, Сенусси, зачем я велел тебя привести? Чтобы ты рассказал мне про перестрелку в вашем лагере Мараги на прошлой неделе. Откуда у вас оружие? Нам. известно, что несколько человек было ранено. Что там случилось?

Тот, к кому обращены все эти вопросы, смотрит вокруг, полуприкрыв глаза, и молчит. На вид ему около пятидесяти. Он строен и подвижен; орлиный нос придает его худому лицу смелое выражение, хотя в этот момент бедуин производит впечатление робкого, даже покорного существа.

— Ну, раз ты не хочешь говорить, то останешься здесь, в тюрьме, мне спешить некуда, — говорит офицер скучающим тоном. — Лучше расскажи все, и я отпущу тебя на свободу. Итак, выбирай, Сенусси!

— Я сам не знаю, ваша милость, как это случилось, — нерешительно начинает бедуин. — В прошлую субботу еще до восхода солнца на нас напали и ограбили. Было очень темно, и нам не удалось никого опознать. Я проснулся от шума выстрелов, а когда вышел из шатра, то на земле уже лежало трое наших. Ничего серьезного, аль-Хамдулилла, большей частью сквозные раны. Только моего племянника ударили прикладом по голове. Теперь он лежит в больнице.

— И вы не отвечали на выстрелы? — спрашивает полковник грубо.

— Как можно! — удивляется Сенусси. — Ни у кого из нас нет ружья. Мы придерживаемся закона, ваша милость.

— Но кто же на вас напал и прежде всего почему?

— Аллах — свидетель, — говорит однорукий. — Нам никого не удалось опознать — так быстро они скрылись. Они напали из-за наших хороших верблюдов и красивых ковров, которые ткут наши женщины. Пусть их накажет Аллах!

Раздосадованный полковник вытирает мокрое от пота лицо и обращается ко мне:

— Всегда так с этим сбродом! Воюют друг с другом па моем участке, а потом прикидываются дурачками. Ничего не вытянешь из этих закоренелых упрямцев. Нас они считают совершенно лишними.

По лицу бедуина скользнула одобрительная усмешка, но офицер ее не заметил.

— Ну хорошо, — продолжает он. — Ты не знаешь, кто стрелял, и не имеешь ни малейшего представления о том, почему на вас напали. Пусть тебе и дальше помогает Аллах. Но так мои люди не смогут вернуть тебе похищенное. А теперь убирайся отсюда.

— Стой! — кричит он бедуину, который тотчас же бросился к двери, — протокол подпиши.

Писарь, сидевший позади полицейского и записывавший все его вопросы, а также скупые ответы бедуина, схватил большой палец однорукого и не слишком вежливо прижал его сперва к штемпельной подушке, а потом к густо исписанному листку протокола.

— Здесь приходится иметь дело с неграмотными, — объясняет полковник. — И несмотря на это, они так хитры, что нам очень редко удается докопаться до истины. Эти полудикари не доверяют закону. И вообще, что здесь за жизнь? Ни кино, ни девочек, даже пива нет в этой пустыне, газета — и та редкость! Что вас привело из такой дали в эти дикие места? — запричитал полицейский и, не дождавшись ответа, добавил:

— Да, Каир — вот это мир! Это — рай — аль Кахира!

Чтобы успокоить разволновавшегося блюстителя порядка, я предлагаю ему сигарету, и мы допиваем наш чай. Подозрительный араб уже давно скрылся, даже не попрощавшись. У меня сложилось впечатление, что полицейские довольны тем, что избавились от него. Прощаюсь и я и по горячему песку бреду к рыночной площади на свою квартиру. На Востоке мне не раз приходилось бывать случайным очевидцем драматических сцен, но я никогда не мог узнать истинных причин ни одной из них. Или узнавал много позже. Так было и на этот раз.

Когда спустя несколько недель я почти заканчивал программу своих исследований в оазисе Сива и собирался возвратиться в Александрию, как-то после обеда встретил своего старого друга шейха Салеха Абдель Малика, вождя племени бедуинов аулад-али. Он часто наведывался в Сиву, где торговал с крестьянами оазиса. В тот же день он предложил мне поехать вместе с ним в Мараги, где должен был состояться фарах, веселый праздник с музыкой и танцами по случаю бедуинской свадьбы. Я охотно согласился, и после обеда мы отправились по живописной скалистой пустыне на запад. Проделав почти сорокакилометровый путь, мы приближались к месту, где были раскинуты шатры. И тут на нас бросилась разъяренная пастушеская собака. Она прыгала, как безумная, и угодила под колеса машины. Ее труп остался лежать на дороге.