В/ч №44708: Миссия Йемен - [41]

Шрифт
Интервал

«Характеристика» преследовала меня со времен поступления в МГИМО. Я никак бы не смог попасть ни в институт, ни потом в благословенную Счастливую Аравию, не будь я экипирован надлежащей характеристикой, сначала из школы, потом из райкома КПСС, и так далее, и тому подобное, процесс оформления в командировку я уже описывал.

1-я спецшкола «с преподаванием ряда предметов на английском языке» приоткрыла мне в свое время дорогу в мир, который, как оказалось, значительно больше Сокольников. Я тогда и фамилий таких не знал в силу своей политической неосведомленности, а ведь в первой школе в соседних классах учились внуки многих известных в прошлом и в настоящем людей. Достаточно вспомнить Сашу Булганина, Славу Никонова (он, как известно, внук В. М. Молотова…), дети министров, дипломатов, архитекторов известных… Как я с Открытого шоссе туда затесался — отдельная история, но во многом случайно, конечно, благодаря моей тете Вале, дай ей бог здоровья, которая просто жила там неподалеку и знала про нее кое-что. В школе на общественных началах читали лекции о международном положении студенты из МГИМО, многие из класса туда же собирались поступать, у нас в классе учились (!) ИНОСТРАНЦЫ, сначала мальчик из Лаоса, я уж не помню, как его было и звать, потом из Вьетнама, потом индиец Нандан Унникришнан, так что мой выбор был предопределен — видеть «большой» мир я должен был! А уж по какой специальности двинуться в этот большой мир, то есть за границу, было не суть как важно. Но нужно было получить «характеристику-рекомендацию», и это было первым в жизни по-настоящему самостоятельным заданием, challenge в 17 лет, ни родители, ни репетиторы тут помочь не могли. Зато репетитор мой, Петр Иванович Польщиков, профессор географии, помог в другом.

Я собрал все надлежащие документы, включая «характеристику», и гордо принес их в институт на приемную комиссию. Получил направление на медкомиссию, и, не чувствуя подвоха, туда сразу же и отправился, на первом этаже, в подвале где-то, где тогда была поликлиника, на Крымском Валу. Прошел всех врачей и за финальной справкой вошел к главврачу.

Главврач Людмила Александровна, милейшая женщина в золотых очках и безупречной чистоты халате, «по отечески» мне и говорит:

— Ну что ж, все у вас нормально, все вот анализы хорошие, но вот зрение, конечно, слабое, не может быть дипломат (?) с таким зрением, так что не годен.

И пишет уже чернильной ручкой сверху на моем личном деле — «не годен». Я опешил:

— Как не годен, какой (цензура) дипломат, какое к дьяволу зрение, у меня полтора, дай бог, на оба глаза…

Я был в шоке, год занятий и все характеристики из райкомов шли прахом, но апеллировать к Людмиле Александровне было бесполезно. Она стояла, как айсберг, на пути моего корабля, готового к большому плаванию, и давать мне дорогу не собиралась, много позже я понял и причины столь требовательного отношения к физическому совершенству будущих «дипломатов».

В состоянии, близком к панике, я позвонил профессору Польщикову, который меня год натаскивал по экономической географии и прочил, в шутку, будущее «великого географа», он даже не удивился, сказал перезвонить через час, и через означенный час просто рекомендовал мне повторно зайти к Людмиле Александровне. Я покорно явился:

— Ну что ж вы, Борис Иванович, так бы сразу и сказали, что от Петра Ивановича идете… — журила меня Людмила Александровна, выписывая мне новую карту с заветным кратким «годен» на обложке жирным синим карандашом.

Так устроена была советская система доступа к благам, к образованию, да ко всему. Если ты не «от Петра Ивановича» (а я ведь и впрямь был от вполне реального Петра Ивановича, только я об обязательности этого условного пароля тогда просто не знал!), то ты вряд ли сможешь «пройти» даже первый уровень в этой увлекательной игре под названьем «жизнь и карьера».

Экзамены я сдал успешно, с проходным баллом и начал учиться в институте, где к своему удивлению, по первости, встречал «будущих дипломатов» с линзами по минус 8–10, что мне, повинуясь «тимуровскому» зову сердца, хотелось их за руку перевести через дорогу…

И отвечая на стандартный вопрос «А ты в МГИМО как поступил?», я всегда честно отвечал, что поступить-то сам поступил, но мне помогли… со зрением. Кстати, проверил на практике многих лет работы за рубежом — близорукость не мешает в работе настоящего «дипломата».

Конечно, что лукавить, элемент большой случайности во всем моем поступлении был — у меня не было «блата», не было инструмента гарантии, «позвоночного» права поступать в неприступный бастион тогдашней элиты. Тот единственный звонок в поликлинику, что по доброте душевной сделал Петр Иванович, дал мне шанс, и я, отринув сомнения в успехе, таки промылился в святая святых. Везение. Хотя я не подпадал под квоту «детей рабочих и крестьян», не служил в армии, и вообще был человеком «с улицы», против фамилии которого не стояло требуемого крестика в экзаменационных ведомостях. Не у всех, кончено, но у большинства ребят, с кем я потом учился, родители были из соответствующих сфер — внешторговские работники, дипломаты, партийные руководители, из госорганов и спецслужб, иногда очень и очень высокого ранга, что называется с фамилиями «из газет». Понятно, что им «крестик» был обеспечен.


Еще от автора Борис Иванович Щербаков
Багдад: война, мир и back in USSR

В этой небольшой книге, охватывающей, казалось бы, всего несколько лет, — целая эпоха. В 1986 году Борис Щербаков уехал в командировку из СССР с его «модернистскими пейзажами с пустыми прилавками» — в Багдад, где шла война и куда ветры перемен из Союза почти не долетали. А в 1990-м он вернулся в другую страну, но это не помешало ему стать одним из самых успешных менеджеров России. Талант рассказчика, гражданская позиция, огромные знания и пережитый опыт делают чтение содержательным и поистине увлекательным.


Рекомендуем почитать
Блабериды

Один человек с плохой репутацией попросил журналиста Максима Грязина о странном одолжении: использовать в статьях слово «блабериды». Несложная просьба имела последствия и закончилась журналистским расследованием причин высокой смертности в пригородном поселке Филино. Но чем больше копал Грязин, тем больше превращался из следователя в подследственного. Кто такие блабериды? Это не фантастические твари. Это мы с вами.


Офисные крысы

Популярный глянцевый журнал, о работе в котором мечтают многие американские журналисты. Ну а у сотрудников этого престижного издания профессиональная жизнь складывается нелегко: интриги, дрязги, обиды, рухнувшие надежды… Главный герой романа Захарий Пост, стараясь заполучить выгодное место, доходит до того, что замышляет убийство, а затем доводит до самоубийства своего лучшего друга.


Маленькая фигурка моего отца

Петер Хениш (р. 1943) — австрийский писатель, историк и психолог, один из создателей литературного журнала «Веспеннест» (1969). С 1975 г. основатель, певец и автор текстов нескольких музыкальных групп. Автор полутора десятков книг, на русском языке издается впервые.Роман «Маленькая фигурка моего отца» (1975), в основе которого подлинная история отца писателя, знаменитого фоторепортера Третьего рейха, — книга о том, что мы выбираем и чего не можем выбирать, об искусстве и ремесле, о судьбе художника и маленького человека в водовороте истории XX века.


Осторожно! Я становлюсь человеком!

Взглянуть на жизнь человека «нечеловеческими» глазами… Узнать, что такое «человек», и действительно ли человеческий социум идет в нужном направлении… Думаете трудно? Нет! Ведь наша жизнь — игра! Игра с юмором, иронией и безграничным интересом ко всему новому!


Ночной сторож для Набокова

Эта история с нотками доброго юмора и намеком на волшебство написана от лица десятиклассника. Коле шестнадцать и это его последние школьные каникулы. Пора взрослеть, стать серьезнее, найти работу на лето и научиться, наконец, отличать фантазии от реальной жизни. С последним пунктом сложнее всего. Лучший друг со своими вечными выдумками не дает заскучать. И главное: нужно понять, откуда взялась эта несносная Машенька с леденцами на липкой ладошке и сладким запахом духов.


Гусь Фриц

Россия и Германия. Наверное, нет двух других стран, которые имели бы такие глубокие и трагические связи. Русские немцы – люди промежутка, больше не свои там, на родине, и чужие здесь, в России. Две мировые войны. Две самые страшные диктатуры в истории человечества: Сталин и Гитлер. Образ врага с Востока и образ врага с Запада. И между жерновами истории, между двумя тоталитарными режимами, вынуждавшими людей уничтожать собственное прошлое, принимать отчеканенные государством политически верные идентичности, – история одной семьи, чей предок прибыл в Россию из Германии как апостол гомеопатии, оставив своим потомкам зыбкий мир на стыке культур.