В/ч №44708: Миссия Йемен - [40]

Никто из четырех товарищей по этажу тогда еще не был женат, даже планов таких не было, да и вообще по незамужней женской части в совзагранколлективе тогда был чуть ли не полный вакуум. Зато хоть это не отвлекало нас от усердного выполнения «интернационального долга»! (Правда, буквально через год Толик — таки женился на единственной незамужней девушке, секретарше Нелли, и живет с ней счастливо вот уже сколько лет, но так это было потом!)

А в той, прошлой жизни Абдуррабба-Игорь Карнач, по-моему, успел побывать в Сирии, но рассказывал об этом мало и вообще был несловоохотлив, замкнут. Чего нельзя было сказать о шумном, беспорядочном Митриче. Тот начал свою переводческую карьеру в Южном Йемене, сыпал именами военачальников и партийных руководителей, рассказывал про то, как чуть в плен к «северянам» не попал, как плавал на Сокотру, и про прочие приключения. Чему верить, чему нет до сих пор у меня большие сомнения, но аденский опыт жизни в спартанских условиях переводческой общаги, безусловно, Митрича выделял среди нас, смотрелся он настоящим «дедом».

Митрич же был наиболее «собаколюбив»: он прикормил у нашего очага дворняжку, откликавшуюся на кличку «Малыш». Малыш сопровождал нас во время дороги из Хабуры в Жилдом, незлобиво лаял на подходящих к дому арабов, гонял чужих псов, что было полезно, и вообще был дружелюбным псом. Потом его кто-то из «доброжелателей» отравил крысиным ядом и он сдох. И хотя нельзя сказать, что нам это было совсем безразлично, мы тоже уже привыкли к пыльному, доброму Малышу, но больше всех, конечно, переживал Митрич…

…О бренности бытия в те годы мало кто из нас задумывался, да и надо ли? «Как молоды мы были…», жизнь текла размеренно, сытно по сравнению с теми, кто работал там, в Советском Союзе, так чего печалиться?

В равной степени мало задумывались мы и о будущей жизни в Союзе, как там она сложится, что ждет по возвращении можно было только догадываться.

…Первым взрослым шоком для меня явилась внезапная смерть нашего штабного врача-терапевта Сережи Саранкина. Было ему всего лет 35 от роду, мне казалось уже взрослый дядька, лечил нас от хворей всяких, а тут на тебе — Сережа умер! Как-то нелогично это казалось, умирать врачу, да в таком возрасте, да за границей. Хотя, какая тут разница, разве ж судьба выбирает время и место? И что врачи не люди что ли?

Так как я работал в Госпитале, то по определению переводчиком в скорбных формальностях, оформлении «груза 200», пришлось быть мне. В госпитале я, конечно, насмотрелся всякого разного, но тут было немножко не по себе, все-таки это был наш Сережа, пухлый весельчак, который еще вчера прописывал мне таблетки, спорил с хабиром-терапевтом из нашей «врачебной» группы, как меня лечить от какой-то аллергии, кипятился, возмущался…Такая «взрослая» работа прибавила мне, как мне казалось, авторитета среди хабиров и переводчиков, до этого же отношение ко мне было, мягко говоря, снисходительным — лекций я не читал, на стрельбы не ездил, был, по их мнению, чистоплюем, ходил в белом (!) халате, хотя чего тут предосудительного, казалось бы?

По себе-то я знал, что никакой я не чистоплюй, просто так получилось, ну попал в госпиталь по распределению, но никогда не отказывался от работы, это вообще мое кредо — работу надо делать, надо брать на себя и делать, какая бы тяжелая, грязная, непрестижная она ни была. Потом все окупится сторицей. А по началу, по молодости, вообще полезно браться за все, что дают, доказывать свою профпригодность, адекватность требованиям начальства. В молодости перебора с работой не бывает, все на пользу.

У меня не было идеи как-то строить военную карьеру, но и без этой перспективы «правильная» характеристика в советское время была необходимым условием для принятия на работу в Союзе, уже по основной специальности, во внешторг. Кстати сказать, далеко не все получали «правильную» характеристику, то ли в силу неуживчивости своей, то ли из-за интриг всяких. «Мин» и «подводных камней» в загранработе было достаточно, не всем удавалось доплыть до берега без потерь.

В то время я еще не понимал значения так называемой «общественной работы», а надо было бы уже. Взросление наступило позже, уже в Москве после трех лет в Счастливой Аравии, в «Разноэкспорте» я резко впрягся в комсомольскую работу, потом в партийную, и, надо сказать, многим навыкам кадровой, организаторской работы научился на практике, эмпирически именно пройдя через это сито.

Если кто не помнит, «характеристика» — это такой обязательный формальный документ, многое в котором читалось между строк. Формулировки были отточены и строги (как не вспомнить закадровый голос Копеляна из «Семнадцати мгновений весны»: «происхождение арийское, характер нордический…»), и в каждой из них был подвох. Достаточно было допустить одну-единственную оговорку, вроде «вместе с тем, не всегда был выдержан в отношениях с товарищами», или «недостаточно активно пропагандировал миролюбивую внешнюю политику СССР», как на карьере можно было ставить жирный крест. Конечно, помимо собственно характеристики, подписанной партийным и административным начальством, вдогон тебе всегда шла негласная ориентировка по другим каналам, но надводная часть айсберга от этого была не менее опасной.