В царстве глины и огня - [29]

— Рѣшенное это дѣло?

— Послѣ Александрова дня свадьбу сыграемъ. Только ты, пожалуйста, не звони языкомъ.

— Да. что-же тутъ такого тайнаго?

— Просто не хочу, чтобы знали. Мое дѣло… Я выхожу, а никто другой. А то начнутъ приставать да разспрашивать. Пожалуй, еще угощенія будутъ требовать.

— А съ Леонтіемъ, стало быть, уже рѣшила прикончить?

— Само собой. Песъ съ нимъ. И не поминай ты мнѣ объ немъ.

— Глѣбъ Кириловичъ женихъ хорошій, а только не ужиться тебѣ съ нимъ, дѣвушка, сбѣжишь ты отъ него.

— Законъ приму, такъ ужъ не сбѣгу. У меня слово твердо.

— Сбѣжишь, я твой характеръ знаю. Начнетъ онъ тебя своимъ порядкамъ учить, ты и не вытерпишь, да и сбѣжишь.

Дунька разсердилась.

— А сбѣгу, такъ тебѣ какое дѣло? раздраженно сказала она. — Чего пророчишь! Ну, сбѣгу. Мало-ли есть бѣглыхъ женъ, да живутъ-же. Вонъ Василиса бѣглая. Мужъ живетъ на одномъ заводѣ за десять верстъ. а она на другомъ. Да и съ какой стати сбѣгать, коли не я въ его рукахъ буду, а онъ въ моихъ, не онъ надо мной будетъ командовать, а я надъ нимъ? Человѣкъ на меня не надышится, всю свою требуху мнѣ отдать хочетъ. «Дунечка, Дунечка, ангелъ» — вотъ только отъ него и словъ. а мнѣ сбѣгать?.. Ой, ой, ой, какъ я его крѣпко въ рукахъ держать стану! Только вотъ развѣ ныть будетъ.

— Всѣ они, дѣвушка, до свадьбы-то таковы, а женится — волкомъ лютымъ станетъ. Это только онъ теперь тихоня и воды не замутитъ…

— Ну, оставь меня, Матрена, не говори такъ, а то я съ тобой и водиться перестану.

Дунька повернулась на бокъ, спиной къ Матренѣ, и начала засыпать.

А Глѣба Кирилыча такъ и мучила ревность, когда онъ пришелъ къ обжигательной печи и остался одинъ на камерахъ. Первое время онъ даже и работать не могъ. Кочерга валилась изъ рукъ, вьюшки, которыя онъ открывалъ, чтобъ взглянуть въ жерло печи на раскаленный кирпичъ, не попадали на свое мѣсто. Въ воображеніи его носились то фигура Дуньки, то фигура Леонтія.

«А вдругъ надуетъ? А вдругъ съ нимъ»?.. мелькало у него въ головѣ, и вся кровь быстро приливала къ его сердцу.

Пробывъ около печи часа три, онъ не вытерпѣлъ, бросилъ кочергу и побѣжалъ изъ-подъ шатра посмотрѣть, не гуляетъ-ли Дунька около завода съ Леонтіемъ. Тихо подкрался онъ къ заводу и прошелся мино жилыхъ построекъ. У воротъ горланили пѣсни льяные рабочіе, женщины танцовали кадриль подъ гармонію, на лавочкѣ сидѣла Ульяна и грызла подсолнухи. Глѣбъ Кириловичъ подошелъ къ ней и спросилъ, не видала-ли она Дуньку.

— А она давеча за рѣку на лодкѣ съ Матрешкой поѣхала, отвѣчала Ульяна и прибавила, подмигнувъ глазомъ: — стонетъ сердце-то по душенькѣ? Успокойся, успокойся, безъ Леонтія поѣхала.

У Глѣба Кириловича словно что отлегло отъ сердца.

«Ну, слава Богу, не надула… Спасибо ей», подумалъ онъ и побѣжалъ обратно подъ печной шатеръ.

Когда смерклось, на Глѣба Кириловича снова напало раздумье и явились приступы ревности.

«А вдругъ, отъ Катерины вернувшись, Дунька съ Леонтіемъ встрѣтится и онъ потащитъ ее гулять? Пристанетъ и потащитъ», разсуждалъ онъ, долго мучился и ужъ часъ спустя послѣ звонка, возвѣщавшаго ужинъ, опять убѣжалъ изъ-подъ печнаго шатра къ заводу.

Было уже совсѣмъ темно. На улицѣ у воротъ стояли только трое пьяныхъ рабочихъ и ругались, разсчитываясь другъ съ другомъ мѣдными деньгами. Онъ прокрался къ казармѣ. У казармы никого не было. Только на крыльцѣ сидѣла какая-то женщина съ подвязанной щекой, держалась за щеку и покачивала головой. Глѣбъ Кириловичъ подошелъ къ ней.

— Зубъ болитъ? спросилъ онъ.

— Охъ, моченьки моей нѣтъ! отвѣчала женщина. — Ни лежать, ни ходить, ни сидѣть. Прилегла на койку — и терпѣнія никакого. Вотъ вышла на крылечкѣ посидѣть. На воздушкѣ-то. все какъ будто меньше тянетъ.

— А что, милая, я хотѣлъ повидать Дуню? сказалъ Глѣбъ Кириловичъ. — Или ужъ она спать легла?

— Легла, легла. Раньше всѣхъ сегодня она съ Матреной завалилась.

На душѣ Глѣба Кириловича сдѣлалось совсѣмъ уже легко.

— Ну, пускай она спитъ. Завтра поговорю съ ней, проговорилъ онъ и быстро зашагалъ къ печному шатру.

Ночь онъ проработалъ уже спокойно и строилъ планы своей предстоящей воскресной поѣздки съ Дунькой въ Петербургъ.

XXI

Хоть и просилъ Глѣбъ Кириловичъ, чтобъ Дунька держала пока въ секретѣ, что онъ на ней женится, но, не взирая на это. къ вечеру другаго дня весь заводъ зналъ объ этомъ. Болтала Матрешка, которой Дунька повѣрила эту тайну, хотя тоже съ условіемъ не звонить языкомъ, разсказывала всѣмъ и каждому и Ульяна, какъ она являлась къ Дунькѣ сватьей отъ Глѣба Кириловича.

— Такъ мнѣ, душечки мои, прямо и сказалъ: «пойди ты, говоритъ, къ ней и скажи, что чѣмъ ей безъ закона съ Леонтьемъ путаться, то лучше-же я законъ съ ней приму, потому что я такъ въ нее влюбившись, что даже ночей не сплю и отъ пищи отбился. Возьмемъ, говорятъ, и повѣнчаемся, только пущай она на Леонтья наплюетъ и держитъ себя въ акуратѣ». Вѣдь эдакое, дѣвушки, счастье дѣвкѣ привалило! Обжигало, пятьдесятъ рублей на всемъ готовомъ получаетъ и у хозяина лѣто и зиму работаетъ.

— Не наплюетъ она на Леонтья. Гдѣ тутъ наплевать, коли ихъ водой не разольешь! рѣшали слушающіе. — Да и не одинъ у ней Леонтій. Она вонъ и съ Сенькой Муравкинымъ путается.