В Бюллербю всегда весело - [3]

— Завтра! Сегодня мне некогда!

А вот мне нисколько не надоедает кормить Понтия. Я его очень люблю. Особенно за то, что он так радуется, когда видит меня. Я даже спросила у Лассе и Боссе, не правда ли, что Понтий думает, будто я его мама, и Лассе ответил:

— Конечно, думает, ведь ты так похожа на овцу!

Через некоторое время папа сказал, что надо научить Понтия пить молоко из ведёрка — большому барану стыдно сосать соску.

В первый раз Понтий никак не мог понять, почему вместо соски я сую ему в нос какое-то ведёрко. Он тыкался в меня носом, искал соску и жалобно блеял.

Боссе долго смотрел на Понтия.

— Ну что же ты не пьёшь, это же так просто! — сказал он ягнёнку. — Вот дурачок!

Я обиделась за Понтия:

— Сам ты дурачок! Лучше помалкивай, если ничего не смыслишь в ягнятах!

А Понтий продолжал нюхать ведёрко и жалобно блеять.

Всё-таки я придумала, как научить Понтия пить молоко, потому что смыслю в ягнятах гораздо больше, чем Боссе. Я обмакнула руку в молоко и дала Понтию облизать мои пальцы. Потом снова обмакнула и снова дала облизать. И делала так, пока молоко не кончилось. Правда, и на землю немного пролилось.

Несколько дней Понтий облизывал мои пальцы. Но однажды ему так хотелось есть, что он не стал дожидаться, пока я обмакну в молоко руку, а сунул в ведро мордочку и начал пить. И выпил всё без остатка. Теперь Понтий обходится без меня. И мне жалко, что я уже не очень ему нужна.

Когда стало теплее, овец выпустили в загон. И Понтий вместе с другими ягнятами научился есть траву. Но молоко ягнята тоже ещё пили. Поэтому я каждый день ходила к загону с ведёрком молока. Подойду к изгороди и кричу: «Понтий! Понтий!» На другом конце загона слышится блеяние, и Понтий со всех ног бежит ко мне, виляя крохотным хвостиком.

Теперь-то Понтий давно вырос, и молоко больше не пьёт. Он ест траву и листья и превратился в конце концов в умного и красивого барашка.

Кто знает, может, у меня будут ещё ягнята. Или собаки, или кошки, или кролики. Но такого замечательного, каким был Понтий, уже не будет. Да и я никогда-никогда-никогда не полюблю никого так, как Понтия.

Понтий идёт в школу

Лассе очень любит дразнить меня.

— А всё-таки собака лучше, чем ягнёнок! — сказал он однажды.

Улле, конечно, тут же с ним согласился: ведь у него собака, а не ягнёнок.

— Понятно, собака лучше! — сказал он.

— Это ещё почему? — обиделась я.

— Потому что собаку можно всюду брать с собой, — сказал Улле. — Собака всегда ходит за человеком.

— А твой Понтий сидит в загоне, — сказал Лассе.

— Но ягнёночек! — сказала Анна, чтобы поддержать меня.

— А что толку, если он бегает только по загону, — сказал Лассе.

Это мы говорили, когда шли из школы домой.

Наутро я, как обычно, пошла к загону кормить Понтия. Он прибежал ко мне такой беленький, хорошенький, и я подумала, что не променяла бы его даже на тысячу собак. А ещё я подумала: «Как жалко, что он бегает только по загону, где его никто не видит».

Быстрый часто провожает Улле до самой школы. Это правда: собака всюду следует за человеком. Однажды учительница даже впустила Быстрого в класс и разрешила ему лечь возле парты Улле.

Пока Понтий пил молоко, я всё думала, почему так несправедливо устроено, что собаки бегают, где хотят, а ягнята — только по загону. И я решила взять Понтия в школу, чтобы утереть Лассе нос.

Наша школа находится в Большой деревне. Путь туда не близкий, и мы всегда ходим в школу вместе, мы все, дети из Бюллербю. Мне тяжело приходилось по утрам, потому что до школы я должна была сбегать в загон и накормить Понтия. И в то утро, когда я решила взять его с собой в школу, все уже с нетерпением ждали меня возле калитки Улле.

— Скорее, Лиза, а то опоздаем! — крикнула Бритта.

Я повернулась к Понтию и сказала:

— Слышишь, Понтий? Скорее, а то опоздаем!

Никогда бы не подумала, что дети могут так изумиться, как изумились и Лассе, и Боссе, и Улле, и Бритта, и Анна, когда они увидели Понтия.

— Ку… ку… куда это он? — спросил Лассе.

— В школу! — ответила я. — Может, вы теперь перестанете говорить, что только собаки всюду ходят с человеком!

— Лиза, а ты, случайно, не заболела? — забеспокоился Лассе.

— А папа и мама знают об этом? — спросил Боссе.

Я немного смутилась, потому что не подумала о папе и маме. Но тут Анна захлопала в ладоши и сказала, что если Быстрому разрешили сидеть на уроках, то уж Понтию и подавно разрешат. Как раз то, что я думала. Лассе засмеялся.

— Ладно, бери с собой своего Понтия, — сказал он. — Учительница, конечно, упадёт в обморок!

И мы побежали в школу, а Понтий — за нами. Иногда он ненадолго останавливался, как будто удивлялся: что всё это значит? Но я звала его: «Понтий! Понтий!», он послушно отвечал «Бе-е!» и догонял меня.

В школу в тот день мы, разумеется, опоздали. Звонок уже прозвенел, и все ребята давно ушли в класс. У нас в школе учеников немного, поэтому все классы сидят в одном помещении.

На ступеньках крыльца Понтий споткнулся, и мне пришлось взять его на руки.

— А может, он ещё слишком мал для школы? — неуверенно спросил Лассе.

Когда сам Лассе первый раз пришёл в школу, он так вертелся за партой, что учительница сказала, что он ещё мал для школы, и велела ему прийти через год. «Видно, он ещё не наигрался», — сказала она. Лассе этого до сих пор не забыл. Вот почему он сказал, что Понтию ещё рано ходить в школу.