Что же до дядюшки Вайсплатта, то он, напротив, демонстративно расточал гостеприимство, подливая племянникам светлое вино.
— Запомните, бойз, я совсем не филантроп. Я уже заплатил за вас десять тысяч долларов, потому что вы являетесь сыновьями моей родной сестры Ноэми, которую я люблю и почитаю, как мою собственную супругу. Не подумай превратно, Салли, тебя я люблю по-другому, и ты, крошка, хорошо знаешь как! Но заплаченные за вас деньги я хотел бы вернуть, к тому же — с процентами…
— Сомневаюсь, — заметил, между прочим, Адам, — что наш отец отстегнет их вам. Он у нас бройгес — злопамятный, и никогда не простит нас.
— Ваш отец? Какое отношение имеет Янкель Камински к вашим долгам? Ни черта он не имеет! Вы сами будете работать, и, значит, я верну мои деньги.
— Что ты на нас заработаешь? — спросил старший из братьев насмешливым тоном.
— Двести процентов, бойз, или я расшевелю вас пинками!
— А если мы не согласимся, дядя Вайсплатт?
— У вас нет никаких документов, парни, не забывайте об этом. Итак, чему вы в жизни учились?
— Я — студент-дипломник в области философии.
— Пустота. Дальше?
— Ицхак учился в Академии искусств.
— Тот же нуль. Дальше?
— Шломе пишет диссертацию о римском праве.
— Этим не прокормишься. Следующий?
— Мордехай — учитель физкультуры.
— Наконец первый нормальный человек. Дальше?
— Мойше — студент-химик.
— Тоже неплохо. Дальше?
— Лазик учился в консерватории на музыканта.
— Соловушка, если я правильно понимаю. «Песни — лето напролет, а зимой — ни крошки в рот…»
— Адам изучал математику.
— Профессия попрошаек.
— Бенцион изучал ассирийскую грамматику.
— О, — съехидничал дядя Джим, — эти знания сделают его миллионером!
— Менахем посвятил себя оккультным наукам.
— Факир, значит. Так это зовется в Америке. Он должен научиться вытворять фокусы и выступать в цирке. Умора, ей-богу! Один лучше другого…
— Аарон учился на часового мастера.
— Слава тебе, господи! Третий нормальный человек на все семейство. И последний?
— Хершеле хотел стать артистом, но пока — он школьник.
— Ну вот что, парни, — тяжело вздохнул дядя Вейсплатт, с отчаянием забрасывая в рот полную жменю орешков, — счастливый я человек! У меня самая красивая жена во всем Лоуер Ист Сайде. У меня более пятидесяти парикмахерских салонов в Нью-Йорке и дюжина казино на Западном побережье. Но завтра все это обернется прахом, если я соглашусь вас содержать. Здесь вам не Россия, мои дорогие, здесь — Америка. Здесь никто не станет тратить время на римское право и ассирийскую грамматику. Здесь человек вынужден бороться за выживание, либо он погибает. Знаете, что это означает?
— Именно за то, что мы боролись, нас сослали в Сибирь.
— Борьба — процесс бесконечный, но нужно чего-то добиваться. Чего хотите вы добиться в этой жизни?
— Всеобщей справедливости, дядя Вайсплатт.
— И все?
— Что значит — и все? Справедливость — главное достоинство жизни.
— Только ею сыт не будешь.
— Возможно, на жизнь зарабатывать нам придется чем-то другим. Возможно, мы вообще погибнем в борьбе, но одно бесспорно: мы либо победим, либо умрем.
— Вы в этом уверены?
— Абсолютно!
— И вы ни за что не сдадитесь?
— Ни за что!
— Это дело! — воскликнул миллионер, лукаво усмехнувшись краешками губ. — Я пристрою вас к настоящему делу.
— Пристраивай, дядя, а мы поглядим.
— Вы — одиннадцать крепких парней, не так ли?
— Это точно!
— И вы не любите проигрывать — так?
— Ни за что!
— Прекрасно! Я сделаю из вас футбольную команду. Но при одном условии.
— При каком?
— Вы не должны проигрывать — ни при каких обстоятельствах!
Мальве исполнилось восемнадцать, и взгляды прохожих притягивались к ней, будто магнитные стрелки компасов к Северному полюсу.
— Наша дочь — сущая ловушка для мух, — говаривал Лео, — чуть не половина города оторваться от нее не в силах. Ее нельзя выпускать одну на улицу: того и гляди, несчастье случится.
Отец сопровождал ее всюду, куда бы она ни шла. Лео, разменявший уже шестой десяток, шествовал рядом с дочерью с гордым видом старого франта, который, выгуливая свою юную фаворитку, с высокомерием и недовольством перехватывает нескромные взгляды и недвусмысленные подмигивания прохожих.
В тот летний день он сидел со своей красавицей-женой и еще более прекрасной дочерью на открытой веранде кафе в городском парке. Курортный духовой оркестрик вполсилы наигрывал попурри на тему военных мелодий.
Вся троица увлеченно поглощала малиновый торт под белой кремовой шапкой, запивая его охлажденным шоколадом. За соседним столиком царило громкое оживление. Дюжина студентов-корпорантов, обвешанных дешевой бижутерией, явно перебрав пивного зелья, раскачивалась в такт мелодии и горланила при этом, перекрикивая один другого:
Граф Радецкий клялся смело:
Всех врагов — в бараний рог,
А когда дошло до дела —
Граф пустился наутек!
Лео Розенбах весь сиял от восторга. Когда этот музыкально-патриотический митинг закончился, он поднялся и шепнул Яне:
— Я должен поприветствовать этих смелых господ.
— Ради бога, прекрати!
Но Лео не унимался. Он подошел к шумным соседям, взял руку одного из студентов, энергично потряс ее и торжественно произнес голосом, исполненным ревностного умиления:
