В боях рожденное Знамя - [5]

Крайне тяжелая обстановка сложилась и к югу от Брянска. Часть Брянского фронта оказалась под угрозой окружения. Не встречая серьезного сопротивления, войска Гудериана устремились к Орлу. 3 октября немцы захватили город. 6 октября часть войск Западного и Резервного фронтов была окружена западнее Вязьмы.

Главная опасность ожидалась на можайской линии. Танковые войска врага вот-вот могли появиться под Москвой. О создавшейся обстановке Жуков докладывал Сталину. Тот выслушал и произнес:

— Ставка решила назначить вас командующим Западным фронтом… В ваше распоряжение поступают оставшиеся части Резервного фронта и части, находящиеся на можайской линии. Берите все скорее в свои руки и действуйте.

Помолчав немного, спросил:

— Скажите, товарищ Жуков, можно ли Москву защитить?

— Товарищ Сталин, можно!..

Об этом разговоре со Сталиным мне стало известно гораздо позже из архивных материалов.

Между тем гитлеровские генералы уже докладывали фюреру: «Москву видно простым глазом. Москва наша». Гитлер готовился провести парад победы на Красной площади. Были разосланы пригласительные билеты на торжества. Сам он, как известно, приезжал в Смоленск, ожидая сообщения о взятии столицы.

Но 5 и 6 декабря 1941 года войска Западного и Калининского фронтов стремительно перешли в контрнаступление. В лютый мороз, утопая в сугробах снега, через поля и леса, сокрушая врага, они шли вперед.

Разгромив ударную группировку врага в составе 38 отборных немецких дивизий, они отбросили его на 150—350 километров от столицы. Это была первая впечатляющая победа наших войск, закономерный результат совместных усилий армии и народа. Невольно вспоминаешь, как вероломно разорвало гитлеровское правительство советско-германский пакт о ненападении и бросило против Советского Союза почти шестимиллионную армию, тысячи танков и самолетов. Советская армия не могла тогда противопоставить врагу достаточные для отражения агрессии силы и вынуждена была оставить Украину, Белоруссию, Прибалтийские республики, западные районы России. Это стало возможным благодаря большому численному превосходству врага и внезапности нападения. Но эти успехи противника были временными. Они не вылились и не могли вылиться в общий решающий успех…

Тем временем предполагалось мое назначение командиром 200-й стрелковой дивизии вместо полковника Константина Петровича Елшина — его переводили заместителем начальника штаба 11-й армии. Будучи начальником штаба дивизии, я формировал 200-ю, хорошо знал солдат и офицеров, сблизился с ними. Но на должность командира дивизии прибыл полковник Петр Ефимович Попов, бывший заместитель командира 182-й стрелковой дивизии, человек с академическим образованием, вполне подготовленный для этой должности, в бою смелый и решительный.

Меня же вызвали в штаб армии в отдел кадров и вручили предписание о назначении командиром 182-й дивизии 27-й армии Северо-Западного фронта вместо генерал-майора Владислава Викентьевича Корчица. Его же назначили начальником штаба 1-й ударной армии.

Владислава Викентьевича я знал с 1929 года, когда был еще командиром взвода, носил на петлицах один кубик, а он как начальник штаба 19-й стрелковой дивизии — ромб.

Дивизия дислоцировалась в Воронежской области, а штаб стоял в городе Воронеже.

Владислав Викентьевич часто приезжал к нам в Новохоперск, в 56-й стрелковый полк, проводил проверки, занятия с командным составом, проверял, как готовятся подразделения к новому учебному году, к приему новобранцев. Это был опытный командир, хороший организатор. До революции он служил в старой русской армии и с первого дня встал на защиту Советской власти. У Корчица учились несколько поколений наших командиров.

Худощавый, со строгим лицом и всегда спокойным голосом, он умел внимательно выслушать подчиненных, подбодрить их. Сам был тверд, беспощаден к трусам и нарушителям дисциплины, суров и требователен к себе. С особой суровостью Корчиц относился к командирам, допускавшим грубость в обращении с красноармейцами, не допускал унижения человеческого достоинства. Он всегда пользовался большим уважением солдат и командиров, одним своим видом как бы заставляя их подтянуться. Со временем он стал начальником генерального штаба Войска Польского.

Вот у этого командира мне и предстояло принять командование дивизией.

Я вышел из штаба армии, держа в руках предписание, думая, что вот и в моей жизни начался новый этап… Большое доверие, почетная и в то же время ответственная должность.

Итак, пора было ехать на новое место. Я вышел из штабной землянки. Шофер Панфилов возился в моторе легковой машины. Значит, еще не готов к отъезду. Ожидая его, я смотрел на запад, куда мне предстояло ехать, за реку Ловать. Над зубчаткой далекого леса висело огромное солнце. Оно уже коснулось макушек деревьев. Кончался последний летний день 1942 года. Легкие облака наплыли на солнечный диск, и от этого казалось, что огромное пламя охватило весь небосвод. Раньше старики говорили, такие закаты к войне, но она пылает уже второй год. И я думал о том, что скоро, скоро двинемся мы на запад.

— Машина готова, товарищ командир!