В Большом театре и Метрополитен-опера. Годы жизни в Москве и Нью-Йорке. - [165]

Левайн также выдающийся пианист и партнёр в исполнении камерной музыки, особенно песен Малера и Р. Штрауса…»

Пожалуй, на этом можно остановиться в цитировании количества работ и занятости Левайна в прошедшие годы. Интересно, что подумают медики, прочитав такой список работ одного дирижёра в течение одного сезона, и может ли это повлечь за собой какие-либо серьёзные последствия для здоровья? Впрочем, жизнь показала, что, увы, не только может, но, к сожалению, это произошло уже в начале 90-х годов. Посмотрим, что об этом говорит тот же сайт.

«Здоровье Джимми Левайна начало ухудшаться. В 1994 году ему начало причинять страдание развитие болезни Паркинсона (в действительности – в самом начале 90-х – А.Ш.), В 2006 году при падении на сцене в Бостонском Симфони-Холл он повредил сухожилие, в 2008 году у него была удалена правая почка в связи с опухолью; в 2009 он подвергся многочасовой операции в связи, как официально указывалось, с «грыжей позвоночного диска», после повторной операции в 2010 году и ещё двум в мае и июле 2011 года – всё это привело к потери чувствительности ног и, как следствие отмене двух сезонов в МЕТ – 2011–2013, уходу с поста музыкального директора и главного дирижёра Бостонского симфонического оркестра и всех других выступлений, запланированных ранее.

После интенсивной терапии он снова обретает чувствительность ног и в прошедшие месяцы начал ходить. Он сказал, что врачи надеются на полное выздоровление в определённое время. Но пока он дирижирует сидя в кресле на колёсах – wheelchair. Он был одет в чёрную рубашку вместо фрака (имелся в виду его недавний майский концерт 2013 года с Евгением Кисиным в Карнеги Холл – первое выступление после длительного перерыва – А.Ш.) Верхняя часть его тела выглядела свободной, а жесты сильными и точными, которые делали звучание оркестра таким же, каким оно было при том самом – старом Левайне».

Вот такая новая, последняя обнадёживающая информация. В июне 2013 года ему исполнилось 70 лет. Пожелаем здоровья и творческого долголетия одному из крупнейших оперно-симфонических дирижёров мира.

* * *

Возвратимся к работе с Левайном в Метрополитен-опера. Ещё весной 1990 года режиссёр Франко Дзеффирелли и Джеймс Левайн работали над новой постановкой оперы Моцарта «Дон Джованни». Эта постановка была приурочена к 200-летней дате со дня смерти великого композитора и готовилась для следующего сезона. В сезоне 1990-91 года и 1991–92-го исполнялись также «Свадьба Фигаро», «Прощение Тита», «Похищение из сераля», «Волшебная флейта», «Идоменей», «Дон Джованни» и «Так поступают все». Таким образом, в каждом их этих сезонов мы играли с Левайном целый фестиваль моцартовских опер. Собственно премьера состоялась ещё весной 1990-го. «Дон Жуан» назывался всегда в МЕТ по-итальянски «Дон Джованни» и новая постановка была роскошной даже для МЕТ – все костюмы были заказаны в мастерских Ива Сен-Лорана. Мне пришлось принимать участие в маленьких сценических оркестрах, играющих в конце первого акта в замке Дон Жуана и в процессе постановки сам Дзеффирелли много раз выходил на сцену и объяснял участникам их задачи во время действия оперы. Так, например, он просил музыкантов непринуждённо выходить на сцену до своего выступления в «Менуэте», брать в руку бутафорские «бокалы» и делать вид, что мы принимаем участие в «парти». Идея его была несколько экстравагантной – во все былые времена хозяева отлично знали, что музыкантам нельзя давать ни пить ни есть до окончания их работы, а тут… Однако мы все, конечно же, беспрекословно подчинялись указаниям великого маэстро, но чувствовали себя не совсем естественно. Надо сказать, что просто пройтись по сцене в театральном костюме с инструментом в руках до начала своей игры в определённое время, то есть почувствовать себя на сцене в качестве участника действия оказалось делом совсем непростым. Сразу же во всём теле ощущалась какая-то неестественная скованность. В чём было дело? Ведь мне лично приходилось столько раз выходить на сцену со скрипкой в руках, а тут… Да, но тогда я выходил на сцену, чтобы играть, исполнять на своём инструменте музыкальные произведения, а теперь нужно было выходить, чтобы изображать музыканта XVIII века, прогуливающегося по залу замка Дон Жуана. Иными словами, даже для элементарно простого прохода по сцене необходимы какие-то иные навыки, не музыкальные, а именно сценические, которых, естественно ни у кого из нас быть не могло. Но всё приходит с опытом. Уже после двух репетиций мы чувствовали себя вполне естественно и непринуждённо в «роли» музыкантов на балу у Дон Жуана.

В музыкально-исполнительском отношении эта часть последнего раздела первого акта довольно трудна. Три сценических оркестра играют одновременно свои партии, в это же время танцует балет, поют певцы и необходим абсолютно точный и надёжный контакт с дирижёром. На репетициях Левайн часто поднимался на сцену, стоял и слушал каждый маленький оркестр рядом с исполнителями, особенно наш, третий оркестр, состоявший из трёх скрипачей и одного контрабаса. Почему? Потому что этому оркестру Моцарт поручил самый трудный материал – довольно виртуозные пассажи, украшающие тему Менуэта и делающие её какой-то совершенно иной – сверкающе-весёлой и живой. В результате мы даже удостоились отдельной строки в рецензии на эту постановку. Рецензент написал в журнале «Опера», что вся сцена Менуэта казалась восхитительным «Тортом» который разрезался «ножом» третьего оркестра на замечательные куски этого «Торта».