В большом чуждом мире - [125]
— Это дон Лоренсо Медина, — сказал Сантьяго, обращаясь к Бенито, но тот, уже совсем захмелев, только рукой махнул: «Да откуда мне знать, кто этот твой Лоренсо Медина». Тогда наборщик добавил: — Крупный профсоюзный руководитель.
Бенито на этот раз не сказал, что его община лучше, а понимающе кивнул: «Да уж я знаю, чем кончаются такие истории». Тем временем Медина и Сантьяго переговаривались между собой. Подошел шофер с площади и вмешался в разговор. Дон Лоренсо возражал ему:
— Нет, нет, я не политик. Я просто говорю правду. Нам нужно единство. Не случайное соединение, а организованное единство, профсоюз.
Бенито подумывал о том, что толстуха не так уж безобразна, у нее даже красивые глаза. Сантьяго сказал ему, чтобы вовлечь в разговор:
— Возможно, дон Лоренсо тебе что-нибудь посоветует. Не правда ли, дон Лоренсо?
— Хотите работать в Кальяо?
— Да где угодно, я говорил Сантьяго…
— У меня лодка, а как раз сейчас мой напарник нанялся на судно, которое идет в Пиуру…
— Пошли, — решительно сказал Бенито.
Они выбрались из парка, оставив позади галдящий народ и полицейский оркестр, браво исполнявший зорю. Бенито хотелось заглянуть в шатер — зазывала как раз объявлял пляски и акробатические номера, но представление продолжалось пятнадцать минут и стоило двадцать сентаво, и спутники Бенито, конечно, не согласились бы задержаться. Они все говорили о каких-то непонятных делах, называя имена, которых Бенито никогда не слышал. Крикун надрывался: «Заходите поглядеть, как пляшет цыганка Йорка!» Бенито заметил на ходу:
— Все цыгане — конокрады, — и хотел было рассказать про один случай, но его друзья не обратили на него внимания, и он снова подумал о толстухе в баре. Она отказалась взять с него деньги. Шофера с рынка уже не было. А этих говорунов разве поймешь? «Подумали бы, что мне это надоело!..»
За два месяца Бенито стал заправским моряком, и дон Лоренсо был бы очень доволен им, проявляй он больший интерес к профсоюзным делам. Вообще Бенито их понимал, по они его совсем не занимали, и всегда получалось, что община лучше. Не трогали его и газетные статьи, которые читал дон Лоренсо. Однако в одно прекрасное утро Бенито пропяло. Жестким и монотонным голосом Медины еженедельник «Ла Аутономиа» сообщил:
«На другой полосе этого номера мы помещаем телеграмму, отправленную коренной жительницей Льяукаиа, извещающей о крайне тяжелом положении, в котором находятся люди, уцелевшие после чудовищной резни, устроенной здесь так называемыми «силами общественного порядка». Один из несчастных, оставшихся в живых, умерщвлен, ибо он отказался освободить землю, ранее отведенную ему. По-видимому, все, кто не заплатил податей жизнью — за неимением иных средств, — были вынуждены бежать и живут сейчас в самой жестокой нищете, без крова и без хлеба...»
— За что же их убили? — спросил Бенито.
— За протест против повышения арендной платы.
Бенито выругался и начал рассказывать о несправедливостях, которые он наблюдал в своей провинции и во многих других местах, через которые проходил.
— Ты должен знать, что один из этих помещиков, о которых ты рассказываешь, Оскар Аменабар, вышел в депутаты. Чтобы он победил на выборах, его имения признали избирательными участками, и в них поставили столы для голосования. Я читал об этом в оппозиционных газетах. Две тысячи неграмотных, которые по закону не имеют права голоса и сами никогда не стали бы голосовать за него, фигурировали в списках. В столице провинции все равно больше голосов набрал Флоренсио Кордова. Но Аменабар и его родственники очень умело подделали подпись на протоколе. Настолько умело, что когда «подписавшийся» приехал в Лиму, там поднялся скандал. Ему показали настоящую его подпись и ту, поддельную, и он признал поддельную за свою. Что ж тут скажешь…
Зеленое, спокойное море… Бенито отвязывает лодку, гребет, Лоренсо видит, как бросает якорь пароход «Урабамба». Перевозчики с криками окружают его. Судно мягко покачивается, пока наводят трап. Бесстрашные чайки проносятся над головами. Пассажиры предпочитают самоходные катера. Лоренсо и Бенито удается обслужить лишь трех пассажиров третьего класса. Лодка их зовется «Есливдруг», в одно слово…
В то время пароходы не пришвартовывались к моду, или, лучше сказать, мол еще не доходил до пароходов. Кальяо кишел лодками, матросами, шумными, прокуренными тавернами, грязными борделями, татуированными телами. На угловатую, серую крепость Реаль Фелипе еще не смотрел свысока ни один небоскреб.
Через несколько дней тот же голос Лоренсо Медины прочитал:
«Сеньор секретарь Ассоциации по защите коренного населения дон Педро С. Сулен!
Мы, нижеподписавшиеся, уроженцы и жители города Утао, включая район долины провинции Уануко, сообщаем, что губернатор дон Хуан Маркес по приказу супрефекта дона Роке Переса вынуждает нас отправиться в Сельву и работать там в имении Прогресс сеньора Хусто Моргана. Мы воспротивились приказу, поскольку считаем вредным и невозможным работать в условиях тропического леса за нищенскую плату тридцать сентаво в день и за два соля и пятьдесят сентаво, которые нам дают на дорогу. Ввиду этого мы просим вас ходатайствовать перед верховным правительством, чтобы оно обуздало власти и защитило права коренного населения страны. Мы не должны ничего никому из сеньоров Морган, ни тем более — политическим властям. Мы, скромные земледельцы, обладаем собственными средствами к существованию и свободны от обязательств и долгов. Мы хотим, чтобы осуществлялись гарантии, предоставляемые конституцией всем гражданам. Утао, 12 октября 1915 г. — Николас Руфино и другие подписи…»
Романы Сиро Алегрии приобрели популярность не только в силу их значительных литературных достоинств. В «Золотой змее» и особенно в «Голодных собаках» предельно четкое выражение получили тенденции индихенизма, идейного течения, зародившегося в Латинской Америке в конце XIX века. Слово «инди́хена» (буквально: туземец) носило уничижительный оттенок, хотя почти во всех странах Латинской Америки эти «туземцы» составляли значительную, а порой и подавляющую часть населения. Писатели, которые отстаивали права коренных обитателей Нового Света на земли их предков и боролись за возрождение самобытных и древних культур Южной Америки, именно поэтому окрестили себя индихенистами.
«В Верхней Швабии еще до сего дня стоят стены замка Гогенцоллернов, который некогда был самым величественным в стране. Он поднимается на круглой крутой горе, и с его отвесной высоты широко и далеко видна страна. Но так же далеко и даже еще много дальше, чем можно видеть отовсюду в стране этот замок, сделался страшен смелый род Цоллернов, и имена их знали и чтили во всех немецких землях. Много веков тому назад, когда, я думаю, порох еще не был изобретен, на этой твердыне жил один Цоллерн, который по своей натуре был очень странным человеком…».
«Полтораста лет тому назад, когда в России тяжелый труд самобытного дела заменялся легким и веселым трудом подражания, тогда и литература возникла у нас на тех же условиях, то есть на покорном перенесении на русскую почву, без вопроса и критики, иностранной литературной деятельности. Подражать легко, но для самостоятельного духа тяжело отказаться от самостоятельности и осудить себя на эту легкость, тяжело обречь все свои силы и таланты на наиболее удачное перенимание чужой наружности, чужих нравов и обычаев…».
«Новый замечательный роман г. Писемского не есть собственно, как знают теперь, вероятно, все русские читатели, история тысячи душ одной небольшой части нашего православного мира, столь хорошо известного автору, а история ложного исправителя нравов и гражданских злоупотреблений наших, поддельного государственного человека, г. Калиновича. Автор превосходных рассказов из народной и провинциальной нашей жизни покинул на время обычную почву своей деятельности, перенесся в круг высшего петербургского чиновничества, и с своим неизменным талантом воспроизведения лиц, крупных оригинальных характеров и явлений жизни попробовал кисть на сложном психическом анализе, на изображении тех искусственных, темных и противоположных элементов, из которых требованиями времени и обстоятельств вызываются люди, подобные Калиновичу…».
«Некогда жил в Индии один владелец кофейных плантаций, которому понадобилось расчистить землю в лесу для разведения кофейных деревьев. Он срубил все деревья, сжёг все поросли, но остались пни. Динамит дорог, а выжигать огнём долго. Счастливой срединой в деле корчевания является царь животных – слон. Он или вырывает пень клыками – если они есть у него, – или вытаскивает его с помощью верёвок. Поэтому плантатор стал нанимать слонов и поодиночке, и по двое, и по трое и принялся за дело…».
Григорий Петрович Данилевский (1829-1890) известен, главным образом, своими историческими романами «Мирович», «Княжна Тараканова». Но его перу принадлежит и множество очерков, описывающих быт его родной Харьковской губернии. Среди них отдельное место занимают «Четыре времени года украинской охоты», где от лица охотника-любителя рассказывается о природе, быте и народных верованиях Украины середины XIX века, о охотничьих приемах и уловках, о повадках дичи и народных суевериях. Произведение написано ярким, живым языком, и будет полезно и приятно не только любителям охоты...
Творчество Уильяма Сарояна хорошо известно в нашей стране. Его произведения не раз издавались на русском языке.В историю современной американской литературы Уильям Сароян (1908–1981) вошел как выдающийся мастер рассказа, соединивший в своей неподражаемой манере традиции А. Чехова и Шервуда Андерсона. Сароян не просто любит людей, он учит своих героев видеть за разнообразными человеческими недостатками светлое и доброе начало.
Образ Христа интересовал Никоса Казандзакиса всю жизнь. Одна из ранних трагедий «Христос» была издана в 1928 году. В основу трагедии легла библейская легенда, но центральную фигуру — Христа — автор рисует бунтарем и борцом за счастье людей.Дальнейшее развитие этот образ получает в романе «Христа распинают вновь», написанном в 1948 году. Местом действия своего романа Казандзакис избрал глухую отсталую деревушку в Анатолии, в которой сохранились патриархальные отношения. По местным обычаям, каждые семь лет в селе разыгрывается мистерия страстей Господних — распятие и воскрешение Христа.
Историю русского военнопленного Григория Папроткина, казненного немецким командованием, составляющую сюжет «Спора об унтере Грише», писатель еще до создания этого романа положил в основу своей неопубликованной пьесы, над которой работал в 1917–1921 годах.Роман о Грише — роман антивоенный, и среди немецких художественных произведений, посвященных первой мировой войне, он занял почетное место. Передовая критика проявила большой интерес к этому произведению, которое сразу же принесло Арнольду Цвейгу широкую известность у него на родине и в других странах.«Спор об унтере Грише» выделяется принципиальностью и глубиной своей тематики, обширностью замысла, искусством психологического анализа, свежестью чувства, пластичностью изображения людей и природы, крепким и острым сюжетом, свободным, однако, от авантюрных и детективных прикрас, на которые могло бы соблазнить полное приключений бегство унтера Гриши из лагеря и судебные интриги, сплетающиеся вокруг дела о беглом военнопленном…
«Равнодушные» — первый роман крупнейшего итальянского прозаика Альберто Моравиа. В этой книге ярко проявились особенности Моравиа-романиста: тонкий психологизм, безжалостная критика буржуазного общества. Герои книги — представители римского «высшего общества» эпохи становления фашизма, тяжело переживающие свое одиночество и пустоту существования.Италия, двадцатые годы XX в.Три дня из жизни пятерых людей: немолодой дамы, Мариаграции, хозяйки приходящей в упадок виллы, ее детей, Микеле и Карлы, Лео, давнего любовника Мариаграции, Лизы, ее приятельницы.
В романе известного венгерского писателя Антала Гидаша дана широкая картина жизни Венгрии в начале XX века. В центре внимания писателя — судьба неимущих рабочих, батраков, крестьян. Роман впервые опубликован на русском языке в 1936 году.