В большом чуждом мире - [125]

— Это дон Лоренсо Медина, — сказал Сантьяго, обращаясь к Бенито, но тот, уже совсем захмелев, только рукой махнул: «Да откуда мне знать, кто этот твой Лоренсо Медина». Тогда наборщик добавил: — Крупный профсоюзный руководитель.

Бенито на этот раз не сказал, что его община лучше, а понимающе кивнул: «Да уж я знаю, чем кончаются такие истории». Тем временем Медина и Сантьяго переговаривались между собой. Подошел шофер с площади и вмешался в разговор. Дон Лоренсо возражал ему:

— Нет, нет, я не политик. Я просто говорю правду. Нам нужно единство. Не случайное соединение, а организованное единство, профсоюз.

Бенито подумывал о том, что толстуха не так уж безобразна, у нее даже красивые глаза. Сантьяго сказал ему, чтобы вовлечь в разговор:

— Возможно, дон Лоренсо тебе что-нибудь посоветует. Не правда ли, дон Лоренсо?

— Хотите работать в Кальяо?

— Да где угодно, я говорил Сантьяго…

— У меня лодка, а как раз сейчас мой напарник нанялся на судно, которое идет в Пиуру…

— Пошли, — решительно сказал Бенито.

Они выбрались из парка, оставив позади галдящий народ и полицейский оркестр, браво исполнявший зорю. Бенито хотелось заглянуть в шатер — зазывала как раз объявлял пляски и акробатические номера, но представление продолжалось пятнадцать минут и стоило двадцать сентаво, и спутники Бенито, конечно, не согласились бы задержаться. Они все говорили о каких-то непонятных делах, называя имена, которых Бенито никогда не слышал. Крикун надрывался: «Заходите поглядеть, как пляшет цыганка Йорка!» Бенито заметил на ходу:

— Все цыгане — конокрады, — и хотел было рассказать про один случай, но его друзья не обратили на него внимания, и он снова подумал о толстухе в баре. Она отказалась взять с него деньги. Шофера с рынка уже не было. А этих говорунов разве поймешь? «Подумали бы, что мне это надоело!..»

За два месяца Бенито стал заправским моряком, и дон Лоренсо был бы очень доволен им, проявляй он больший интерес к профсоюзным делам. Вообще Бенито их понимал, по они его совсем не занимали, и всегда получалось, что община лучше. Не трогали его и газетные статьи, которые читал дон Лоренсо. Однако в одно прекрасное утро Бенито пропяло. Жестким и монотонным голосом Медины еженедельник «Ла Аутономиа» сообщил:

«На другой полосе этого номера мы помещаем телеграмму, отправленную коренной жительницей Льяукаиа, извещающей о крайне тяжелом положении, в котором находятся люди, уцелевшие после чудовищной резни, устроенной здесь так называемыми «силами общественного порядка». Один из несчастных, оставшихся в живых, умерщвлен, ибо он отказался освободить землю, ранее отведенную ему. По-видимому, все, кто не заплатил податей жизнью — за неимением иных средств, — были вынуждены бежать и живут сейчас в самой жестокой нищете, без крова и без хлеба...»

— За что же их убили? — спросил Бенито.

— За протест против повышения арендной платы.

Бенито выругался и начал рассказывать о несправедливостях, которые он наблюдал в своей провинции и во многих других местах, через которые проходил.

— Ты должен знать, что один из этих помещиков, о которых ты рассказываешь, Оскар Аменабар, вышел в депутаты. Чтобы он победил на выборах, его имения признали избирательными участками, и в них поставили столы для голосования. Я читал об этом в оппозиционных газетах. Две тысячи неграмотных, которые по закону не имеют права голоса и сами никогда не стали бы голосовать за него, фигурировали в списках. В столице провинции все равно больше голосов набрал Флоренсио Кордова. Но Аменабар и его родственники очень умело подделали подпись на протоколе. Настолько умело, что когда «подписавшийся» приехал в Лиму, там поднялся скандал. Ему показали настоящую его подпись и ту, поддельную, и он признал поддельную за свою. Что ж тут скажешь…

Зеленое, спокойное море… Бенито отвязывает лодку, гребет, Лоренсо видит, как бросает якорь пароход «Урабамба». Перевозчики с криками окружают его. Судно мягко покачивается, пока наводят трап. Бесстрашные чайки проносятся над головами. Пассажиры предпочитают самоходные катера. Лоренсо и Бенито удается обслужить лишь трех пассажиров третьего класса. Лодка их зовется «Есливдруг», в одно слово…

В то время пароходы не пришвартовывались к моду, или, лучше сказать, мол еще не доходил до пароходов. Кальяо кишел лодками, матросами, шумными, прокуренными тавернами, грязными борделями, татуированными телами. На угловатую, серую крепость Реаль Фелипе еще не смотрел свысока ни один небоскреб.

Через несколько дней тот же голос Лоренсо Медины прочитал:

«Сеньор секретарь Ассоциации по защите коренного населения дон Педро С. Сулен!

Мы, нижеподписавшиеся, уроженцы и жители города Утао, включая район долины провинции Уануко, сообщаем, что губернатор дон Хуан Маркес по приказу супрефекта дона Роке Переса вынуждает нас отправиться в Сельву и работать там в имении Прогресс сеньора Хусто Моргана. Мы воспротивились приказу, поскольку считаем вредным и невозможным работать в условиях тропического леса за нищенскую плату тридцать сентаво в день и за два соля и пятьдесят сентаво, которые нам дают на дорогу. Ввиду этого мы просим вас ходатайствовать перед верховным правительством, чтобы оно обуздало власти и защитило права коренного населения страны. Мы не должны ничего никому из сеньоров Морган, ни тем более — политическим властям. Мы, скромные земледельцы, обладаем собственными средствами к существованию и свободны от обязательств и долгов. Мы хотим, чтобы осуществлялись гарантии, предоставляемые конституцией всем гражданам. Утао, 12 октября 1915 г. — Николас Руфино и другие подписи…»