В большом чуждом мире - [122]
— Стар я, не влезу…
— Они подтянут.
— А может, отмычки плохие.
— Хорошие.
— А может, твоих людей нету и веревку не спустят?
— В дом они войдут, а если не удастся — выстрелят, чтобы я знал…
— А если это часовые выстрелят, ты не выйдешь, и они тебя напрасно будут ждать…
— Да, это будет плохо… Ничего, все равно уйдем.
— Когда ты застрелишь охранника, прибегут другие, от ворот, и весь квартал окружат…
— Доротео не даст им выйти, и вообще мы раньше успеем, а не успеем — сами будем стрелять. В темноте всегда легче…
— Я старый, двигаюсь плохо и тебя подведу. Пока я полезу, они тебя застрелят во дворе…
— Да ладно, мне плевать. Ты мне всегда нравился, и у тебя в общине меня не обижали. У вас я вторых друзей нашел. Вот я тебе и отдам долг, а застрелят — ну и ладно…
— Давай-ка я еще подумаю, — сказал Росендо.
Они поели и легли. В углах камеры уже было совсем темно. Дикарь курил и проверял отмычки и револьвер, а Росендо жевал коку и думал, что будет, если им удастся побег. Дикаря за стенами ждал мир опасности и риска, пещер и набегов, а до остального ему и дела не было. Корреа Сабала ничего не знал, хотя и принес отмычки. Дикарь ни разу не говорил ему о побеге; он сказал лишь, что надежд у него нет, и он хотел бы подольше пробыть в городе, чтобы уладить кой-какие дела. Адвокат дважды добивался отсрочки, и Дикаря до сих пор не перевели в столицу департамента, а тем временем он готовил побег.
— Понимаешь, старик, — пробормотал он, нарушая размышления Росендо, — главное — выйти на улицу. В темноте все легче. Они за нами кинутся и ничего не разглядят. Да и вообще далеко не побегут, сейчас их больше волнуют выборы. А если победит Кордова — совсем хорошо. Я посылал к нему Адвоката, — есть у меня такой в банде, — и дон Флоренсио сказал, что я еще ему понадоблюсь. Победит на выборах тот, кто похитрее приманит избирателей…
— Вот и я об этом думаю, — отвечал алькальд.
На прогулке Дикарь разговаривал спокойно, как всегда, а Росендо упрямо молчал, сидя на подаренной кузнецом скамейке. Один заключенный — сам или по чьему-то наущению — попробовал поддеть Дикаря.
— Что вы думаете о выборах, дон Васкес? — спросил он. — Кто победит?
— Что ж, выборы как выборы, — ответил Дикарь. — Я, конечно, за дона Флоренсио, но победит, наверное,
Оскар Аменабар. Отец поможет, он хитрый. А я тут сгнию, хотя ничего и не докажут…
Росендо Маки с трудом удержался от улыбки. В этот день стреляли больше, чем обычно. Чоло, посаженный «за военные действия», сказал, что, выйдя на свободу, он пойдет войной на Аменабара, поскольку видеть его, гада, не может. Начались споры, кто из кандидатов хуже. Список их злодеяний был длинным. Возвращаясь с прогулки, решили, что Аменабар похуже, так как семейство Кордова уже лет восемь никого не грабило. Все помнили события в Руми, да и живой пример — старый Росендо — был с ними, в тюрьме.
В камере Росендо сказал Дикарю:
— Тебе лучше, чем мне. Ты не веришь, что Аменабар победит, а я верю. Что же со мной будет? У тебя — и пуна, и пещеры, и сила, и здоровье, гуляй, где хочешь. А я старый, слабый, сил у меня нет. Если Аменабар победит, меня поймают. А не поймают — и того хуже: общине бед наделают. Нет, мой побег ничего хорошего не даст. Если я выйду отсюда, что вряд ли, я хочу увидеть землю, поле, а прятаться, по мне, — та же тюрьма. И община погибнет или пострадает из-за меня!
Дикарь Васкес понял, что Росендо неразрывно связан со своим народом, с землей, и ответил:
— Хорошо.
Больше они не разговаривали, словно что-то разделило их или кто-то из них уже бежал. Дикарь шагал от стены к стене, а Росендо глядел на него, сидя на постели. Один думал о том, что ему надо делать, другой — о том, чего он не сделает. Так и прошли последние часы дня. Потом принесли еду, и наступил вечер. Прихлебывая суп, Росендо размышлял о том, что теперь с ним снова никого не будет и ему останется лишь кока.
— Мне жаль, что ты уходишь, — сказал он.
— Мне жаль оставлять тебя, — ответил Дикарь.
В восемь, когда охранники сменялись, Дикарь крикнул одному из них:
— Эй, можно вас на минутку?
Тот подошел ближе и, как бы невзначай, положил руку на оконце в дверях.
— Сигареты мне не купите?
— Не могу, — ответил охранник. — Сами видите, заступаю на дежурство.
Тем временем Дикарь сунул ему в руку крошечный комочек, и он ушел, приговаривая, что заключенные совсем распустились и надо их поставить на место.
— Вот, Росендо, четыре сотни ему и его напарнику. Они, бедняги, получают триста в месяц…
Вечер тянулся медленно. Где-то вдалеке раздались выстрелы, но Доротео, в случае провала, должен был стрелять близко. Росендо вслушивался так же внимательно, как Васкес. В общей камере долго пели ярави, потом настала тишина. Часовой из первого двора шагал все больше по коридору, мимо камер — конечно, его подкупил дон Альваро. Дворы стерегли всегда одни и те же люди, и Дикарь, заподозрив недоброе, не пытался их подкупить. Неподалеку громко залаял пес, — быть может, разбойники уже проникли в соседний дом. Несколько солей задобрили горничную, и она обещала отворить им дверь. В коридорах было полутемно; когда охранник уходил подальше, Дикарь проверял отмычки, а Росендо с болью в сердце слушал их негромкое, монотонное позвякиванье. Дикарю снова стало легко говорить с соседом, и он сказал, что осталось проверить всего четыре отмычки. Наконец одна из них подошла к замку. Вот и первая победа! Когда охранник прошел мимо камеры, Росендо и Дикарь спрятались за выступом стены. В одиннадцать часовые начали перекличку, чтобы никто не заснул. Восемь криков: «Первый, второй»… и так далее, прорезали тьму каждые десять — пятнадцать минут. Росендо совсем приуныл, да и сам Дикарь забеспокоился, слушая, как бодрые голоса глухо отдаются в стенах. На всякий случай он расстегнул кобуру, где лежал револьвер, и зажал в зубах короткий кинжал. Опять прошел охранник, и опять началась перекличка. Росендо дрожал, Дикарь старался дышать потише. Часовой из первого двора выкрикнул: «Третий!» Дикарь снял замок, положил его на пол и тихо открыл задвижку. Охранник возвращался. До следующего выкрика оставалось минут десять. Можно было действовать! А если охранник заметит, что нет замка, и поднимет тревогу? Нет, прошел. В ту же секунду Дикарь открыл дверь и кинулся на него. Они упали на пол, и Дикарь вонзил ему кинжал в сердце. Когда он бежал к двери, выходившей во внутренний двор, сапоги его громко стучали в ночной тишине. Кто-то крикнул: «Бегут!» Росендо поскорее лег на койку. Во дворе раздался выстрел, потом загрохотали каблуки. Заключенные проснулись и орали, увеличивая общее смятение. Однако пальба смолкла быстро. Охранники бежали обратно, крича: «На улицу!» Где-то вдалеке раздалось еще несколько выстрелов, и вскоре охранники с фонарями в руках, громко бранясь, стали врываться в камеры. Они обыскали внутренний двор, увидели в углу следы крови и заключили, что беглец ранен. Жители соседнего дома кричали, что у них мертвый бандит, но другие охранники уже несли труп Белого. Кляня Васкеса, все собрались в первом дворе. Несколько часовых пошли к Росендо. Он стоял у дверей, изо всех сил изображая удивление.
Романы Сиро Алегрии приобрели популярность не только в силу их значительных литературных достоинств. В «Золотой змее» и особенно в «Голодных собаках» предельно четкое выражение получили тенденции индихенизма, идейного течения, зародившегося в Латинской Америке в конце XIX века. Слово «инди́хена» (буквально: туземец) носило уничижительный оттенок, хотя почти во всех странах Латинской Америки эти «туземцы» составляли значительную, а порой и подавляющую часть населения. Писатели, которые отстаивали права коренных обитателей Нового Света на земли их предков и боролись за возрождение самобытных и древних культур Южной Америки, именно поэтому окрестили себя индихенистами.
В книгу еврейского писателя Шолом-Алейхема (1859–1916) вошли повесть "Тевье-молочник" о том, как бедняк, обремененный семьей, вдруг был осчастливлен благодаря необычайному случаю, а также повести и рассказы: "Ножик", "Часы", "Не везет!", "Рябчик", "Город маленьких людей", "Родительские радости", "Заколдованный портной", "Немец", "Скрипка", "Будь я Ротшильд…", "Гимназия", "Горшок" и другие.Вступительная статья В. Финка.Составление, редакция переводов и примечания М. Беленького.Иллюстрации А. Каплана.
«Полтораста лет тому назад, когда в России тяжелый труд самобытного дела заменялся легким и веселым трудом подражания, тогда и литература возникла у нас на тех же условиях, то есть на покорном перенесении на русскую почву, без вопроса и критики, иностранной литературной деятельности. Подражать легко, но для самостоятельного духа тяжело отказаться от самостоятельности и осудить себя на эту легкость, тяжело обречь все свои силы и таланты на наиболее удачное перенимание чужой наружности, чужих нравов и обычаев…».
«Новый замечательный роман г. Писемского не есть собственно, как знают теперь, вероятно, все русские читатели, история тысячи душ одной небольшой части нашего православного мира, столь хорошо известного автору, а история ложного исправителя нравов и гражданских злоупотреблений наших, поддельного государственного человека, г. Калиновича. Автор превосходных рассказов из народной и провинциальной нашей жизни покинул на время обычную почву своей деятельности, перенесся в круг высшего петербургского чиновничества, и с своим неизменным талантом воспроизведения лиц, крупных оригинальных характеров и явлений жизни попробовал кисть на сложном психическом анализе, на изображении тех искусственных, темных и противоположных элементов, из которых требованиями времени и обстоятельств вызываются люди, подобные Калиновичу…».
«Некогда жил в Индии один владелец кофейных плантаций, которому понадобилось расчистить землю в лесу для разведения кофейных деревьев. Он срубил все деревья, сжёг все поросли, но остались пни. Динамит дорог, а выжигать огнём долго. Счастливой срединой в деле корчевания является царь животных – слон. Он или вырывает пень клыками – если они есть у него, – или вытаскивает его с помощью верёвок. Поэтому плантатор стал нанимать слонов и поодиночке, и по двое, и по трое и принялся за дело…».
Григорий Петрович Данилевский (1829-1890) известен, главным образом, своими историческими романами «Мирович», «Княжна Тараканова». Но его перу принадлежит и множество очерков, описывающих быт его родной Харьковской губернии. Среди них отдельное место занимают «Четыре времени года украинской охоты», где от лица охотника-любителя рассказывается о природе, быте и народных верованиях Украины середины XIX века, о охотничьих приемах и уловках, о повадках дичи и народных суевериях. Произведение написано ярким, живым языком, и будет полезно и приятно не только любителям охоты...
Творчество Уильяма Сарояна хорошо известно в нашей стране. Его произведения не раз издавались на русском языке.В историю современной американской литературы Уильям Сароян (1908–1981) вошел как выдающийся мастер рассказа, соединивший в своей неподражаемой манере традиции А. Чехова и Шервуда Андерсона. Сароян не просто любит людей, он учит своих героев видеть за разнообразными человеческими недостатками светлое и доброе начало.
Образ Христа интересовал Никоса Казандзакиса всю жизнь. Одна из ранних трагедий «Христос» была издана в 1928 году. В основу трагедии легла библейская легенда, но центральную фигуру — Христа — автор рисует бунтарем и борцом за счастье людей.Дальнейшее развитие этот образ получает в романе «Христа распинают вновь», написанном в 1948 году. Местом действия своего романа Казандзакис избрал глухую отсталую деревушку в Анатолии, в которой сохранились патриархальные отношения. По местным обычаям, каждые семь лет в селе разыгрывается мистерия страстей Господних — распятие и воскрешение Христа.
Историю русского военнопленного Григория Папроткина, казненного немецким командованием, составляющую сюжет «Спора об унтере Грише», писатель еще до создания этого романа положил в основу своей неопубликованной пьесы, над которой работал в 1917–1921 годах.Роман о Грише — роман антивоенный, и среди немецких художественных произведений, посвященных первой мировой войне, он занял почетное место. Передовая критика проявила большой интерес к этому произведению, которое сразу же принесло Арнольду Цвейгу широкую известность у него на родине и в других странах.«Спор об унтере Грише» выделяется принципиальностью и глубиной своей тематики, обширностью замысла, искусством психологического анализа, свежестью чувства, пластичностью изображения людей и природы, крепким и острым сюжетом, свободным, однако, от авантюрных и детективных прикрас, на которые могло бы соблазнить полное приключений бегство унтера Гриши из лагеря и судебные интриги, сплетающиеся вокруг дела о беглом военнопленном…
«Равнодушные» — первый роман крупнейшего итальянского прозаика Альберто Моравиа. В этой книге ярко проявились особенности Моравиа-романиста: тонкий психологизм, безжалостная критика буржуазного общества. Герои книги — представители римского «высшего общества» эпохи становления фашизма, тяжело переживающие свое одиночество и пустоту существования.Италия, двадцатые годы XX в.Три дня из жизни пятерых людей: немолодой дамы, Мариаграции, хозяйки приходящей в упадок виллы, ее детей, Микеле и Карлы, Лео, давнего любовника Мариаграции, Лизы, ее приятельницы.
В романе известного венгерского писателя Антала Гидаша дана широкая картина жизни Венгрии в начале XX века. В центре внимания писателя — судьба неимущих рабочих, батраков, крестьян. Роман впервые опубликован на русском языке в 1936 году.