В бесшумном полете гналась я за ним - [7]

Однако Гордон Бедфорд ошибался.

Ни Джудит Бедфорд, жена его брата, ни Сильвия Бедфорд, его соб­ственная жена, не спали в эту минуту, хотя свет в их комнатах уже давно был потушен.

Джудит Бедфорд лежала в своей постели на спине и широко откры­тыми глазами неподвижно смотрела в потолок. Ее худые, заложенные за голову руки, были совершенно неподвижны, зато узкие, остро очерченные губы едва заметно двигались, будто она вела с кем-то невидимым ожив­ленную беседу, а выражение ее глаз говорило о том, что своего невидимого собеседника она ненавидит. В бледном свете звезд Джудит была похожа на мертвую монахиню с аскетическими чертами лица, узким орлиным носом и гладко зачесанными седеющими волосами. Ее высокий лоб избороздила сеть поперечных морщинок, преждевременно начертанных на нем жизнью. И в эту минуту лицо Джудит Бедфорд казалось лицом человека, охвачен­ного отчаянием. Но внимательный наблюдатель сразу бы понял, что на дне этого отчаяния кроется ненависть к чему-то или к кому-то, с кем она вела свой безмолвный диалог.

Сильвия Бедфорд тоже не спала. Она тоже лежала в своей постели на спине и широко открытыми глазами глядела в потолок. Руки у нее тоже были заложены за голову. И хотя она находилась в комнате, меблирован­ной совсем иначе, чем спальня Джудит, и хотя Сильвия была красивой, молодой и высокой, а Джудит некрасивой, невысокой и преждевременно постаревшей, однако обе они — совершенно не зная и даже не подозревая об этом, — были очень похожи друг на друга в эту минуту. Губы Сильвии точно так же беззвучно шевелились, а в ее глазах было столько же нена­висти и отчаяния, как и в глазах ее невестки.

— Да... — прошептала Сильвия. — Только так... — Она вдруг резко села на кровати и, не зажигая свет, на ощупь потянулась за халатом. Сунула ноги в мягкие шлепанцы и встала. Направляясь к двери, она накинула на плечи халат. Сильвия положила руку на дверную ручку, тряхнула головой, и ее темные длинные волосы, легко рассыпавшись, упали на плечи. С минуту она стояла так неподвижно, потом решительно, но бесшумно при­открыла дверь и выглянула из комнаты.

В доме была и третья женщина. Она стояла сейчас возле своей кро­вати в маленькой, расположенной рядом с кухней комнатке и смотрела на темный сад. Она тоже не зажигала свет. Не хотела, чтобы кто-то знал, что она еще не спит. Фонарь за экраном находился в нескольких десятках метров от нее, по ту сторону большой клумбы, и поэтому женщине были едва видны силуэты обоих мужчин, передвигающихся, как призраки, в ореоле рассеянного света. Женщина еще некоторое время смотрела на них, потом вздохнула и тихонько улеглась в постель. Она была молода, красива и прекрасно сложена. Несколько минут она лежала с широко открытыми глазами, стараясь не думать о том, что ей надо будет делать завтра утром на кухне. Кухарка уехала к заболевшему сыну, и Агнес Уайт, которая служила горничной в доме Бедфордов, пришлось подменить ее на время наступаю­щего уикенда. Но одновременно она думала о своем женихе, который был далеко, и об одном мужчине, который был близко. Она еще раз вздохнула и закрыла глаза. Что-то, наконец, должно было случиться, и притом очень скоро. Нелегко быть молодой, красивой девушкой и жить так долго в оди­ночестве на таком безлюдье... Агнес сжала губы. Ближайшее будущее при­несет развязку. Она открыла глаза и, глядя в темноту, начала размышлять. Ей надо, в конце концов, решиться. Иначе... Нет, другого выхода не было. Она знала: то, о чем она думает все последние дни, должно произойти независимо от того, каким тяжелым казалось ей это решение. Лежа, она вытерла две большие слезы. Она была очень несчастна, но полна реши­мости. Недаром в ее жилах текла кровь десятков поколений шотландских горцев. Агнес вдруг остро ощутила, как она соскучилась по маленькой деревушке, где родилась и жила первые семнадцать лет своей жизни. Три года назад она уехала оттуда. Агнес снова закрыла глаза и, чтобы уснуть, начала считать воображаемых овец. Но эти овцы паслись на скалистом, так хорошо знакомом ей склоне, покрытом островками травы, и сон все никак не приходил...

— О, мой добрый, милостивый Господь, — прошептала она, — я, наверно, самая худшая из всех девушек. Но Ты один поймешь меня. Пото­му что люди, кажется, меня не понимают...

Глава вторая

...и будут там лишь пустота и тишина...

Роберт Рютт сидел за столом, стоящим посреди комнаты, и, покусывая авторучку, внимательно читал лежащую перед ним стопку машинописных листов, время от времени заглядывая в блокнот справа. Он не услышал, как за его спиной приоткрылась дверь. Он вообще ничего не услышал, потому что петли двери были очень хорошо смазаны и она открылась совершенно бесшумно. Сквозь образовавшуюся щель в комнату проскользнула обна­женная женская рука и начала медленно двигаться в сторону выключателя. Наконец пальцы нащупали выключатель, и свет в комнате внезапно погас.

Рютт резко вскочил с места.

— Кто здесь? — спросил он, невольно понижая голос.

— Т-с-с... Тише... Это я...

— Сильвия! — В его голосе прозвучало такое изумление, что она застыла неподвижно. — Как ты могла!? Кто-то мог тебя увидеть! Он... он может войти сюда в любую минуту!