В бегах. Цена свободы - [43]
— Кого?! — Я открыл рот. — Какого мента?
— Легавого! Не цветного, а лагерного, управленческого. Ты же знаешь, что здесь находится управление Спецлеса. Все зоны и поселения — под их началом. Вот и возьмем какого-нибудь «бобра» при погонах. Желательно полковника или чуть ниже, — добавил Граф. — Тогда точно не станут шмалять, железно.
— Но как?! Ты что же предлагаешь — ворваться в саму управу?!
План Графа был дерзким до невероятия, но и чертовски верным. И отмазка на любом оперпосту — нигде не остановят, и гарантия от пули. Ну разве что снайпер…
«В конце концов что нам, смертникам, терять?» — подумал я и дождался пояснений.
Граф предлагал подъехать к управлению и остановиться рядом. Дождаться нужную фигуру и быстро усадить его в машину, под стволом.
— Такие не рыпаются, Михей, — убежденно заверял он меня. — Не ефрейторы. Наоборот, четко выполняют все команды и делают, что велят. Мудрые, короче.
И я согласился. Осталось решить вопрос, что делать с этой «феей». В итоге мы просто связали ее и, заткнув хорошенько рот, оставили дома. Еще, правда, побрились и слегка ополоснулись. Что было весьма кстати. А свежие, выглаженные рубашки Сохатого вообще привели нас в порядок.
— Не дрейфь, шеф, — сказал водиле Граф и шутя напомнил ему о справедливости. — «Насколько подрожишь, настолько и покайфуешь. Потом, когда все пройдет». Ты нам не нужен, да и мужик ты путевый, не какой-нибудь гондон из офиса. Дыши ровно, все будет ништяк.
— Ништяк? — Водила прикусил губу и глянул на Нину. Той было все по барабану, она даже не смотрела в нашу сторону, выказывая презрение.
— С Богом, господа, — сказал я им и подтолкнул милашку в спину. Мы заставили ее взять с собой дорожную сумку, для солидности.
Глава шестнадцатая
Когда мы подъехали к зданию управления — оно находилось буквально в пяти минутах езды от дома Сохатого, — то увидели рядом с ним несколько машин. Джипов не было, но тачки были не простенькие. Присмотревшись к номерам, мы поняли, что они пермские.
— Никак прокурор пожаловал или какая-то комиссия, — заметил Граф, наблюдая из окна за движением у подъезда. Но особого движения не было. Нет-нет кто-то входил в здание, кто-то выходил. Почти все — в форме. Граф сидел впереди, рядом с водилой, я с Нинкой сзади. «Глушак» я держал в руках, на тот случай, если эта дура вздумает кричать или рваться из машины. Но девка вела себя прилично: то ли раздумывала, как ей поступить позже, то ли просто сообразила, что ее мгновенно пристрелят. Водила, наоборот, нервничал и ерзал на сиденье. Ни он, ни она не знали, зачем мы приехали сюда, но, скорее всего, догадывались. Возможно, подумали, что мы киллеры, приехали кого-то подстрелить. Граф был в темных очках — почти «маэстро из киллер-клуба»! Наконец появился и «клиент» — грузноватый, седой подполковник, давно забывший о выправке. В руках у него был старый кожаный портфель. Мы замерли — сядет в тачку или пойдет пешком? Повернул направо, местный видать.
— Съезжай, разворачивайся и едь за тем типом с портфелем, — скомандовал Граф, и водила тотчас завел машину.
Проехав за ментом метров триста, мы решили — пора его брать. Собственно, брать должен был один Граф, не я — так мы договорились. Он вышел из машины, а я тотчас оперся спиной на дверцу, чтобы держать в поле зрения сразу двоих, водилу и Нину. Видеть, что делает Граф, я не мог, но все равно пытался посматривать. Когда он почти нагнал подполковника, я велел водиле комментировать события. Не хватало только микрофона и камер, а так все ништяк.
— Подошел к нему, — начал тот, всматриваясь вдаль. — Стал впереди… Что-то говорит…
— Людей много рядом?
— Пара человек прохожих.
— Говорят?
— Да. Распахнул свою куртку… Стоят друг против друга… Тот, что в форме, что-то объясняет твоему другу. Отходят чуть в сторону… Сошли с тротуара и снова говорят.
— Стоят?
— Стоят. Кажется, собираются идти… Да, направляются в нашу сторону. Переходят через дорогу, уже совсем близко…
Водила замолчал. Я быстро обернулся и увидел подполковника, он шел на шаг впереди Графа. Дверца открылась.
— Садитесь сюда, — указал Граф на место рядом с водителем и дождался, пока мент усядется. — Штирлиц, подвиньтесь, — кивнул он мне и, оглядевшись по сторонам, нырнул в тачку.
Нина сидела как придавленная, захват «бобра» ее впечатлил. Что Нина, он впечатлил и меня. Среди бела дня, на улице, прямо под носом у ментов! Дерзко!
— Так куда едем? — спросил водила, видя, что мы молчим.
— Он будет показывать дорогу, а ты рули. Правильно, полковник? — обратился Граф к подполковнику.
— Скажите, куда? — буркнул тот.
— Куда, Штирлиц? Как это поселение называется? Ослянка, да?
— Ослянка, Мюллер, Ослянка, — в тон Графу ответил я. — Крайняя точка, вы наверняка там бывали перед сплавом. Или нет? — Я покосился на служивого.
— Бывал, и не раз. Но у вас мало шансов, ребята. — Подполковник повернулся к нам лицом. — Я хоть и хозяйственник, по сбыту, но в курсе всех дел… — загадочно выдал он.
— Что ты имеешь в виду? — Я бесцеремонно перешел на «ты».
— Не вырветесь. Один ваш уже убит, дело за малым.
— Чего он несет? Ты что, сказал ему, кто мы, или узнал? — повернулся я к Графу.
Писатель, публицист и защитник прав заключенных П. А. Стовбчатый (род. в 1955 г. в г. Одессе) — человек сложной и трудной судьбы. Тюремную и лагерную жизнь он знает не понаслышке — более восемнадцати лет П. Стовбчатый провел в заключении, на Урале. В настоящее время живет и работает в Украине.Эта книга не плод авторской фантазии. Всё написанное в ней правда.«Страшно ли мне выходить на свободу после восемнадцати лет заключения, привык ли я к тюрьме? Мне — страшно. Страшно, потому что скоро предстоит вливаться в Мир Зла…»«Да, я привык к койке, бараку, убогости, горю, нужде, наблюдению, равенству и неравенству одновременно.
Эта книга не плод авторской фантазии. Всё написанное в ней правда.«Страшно ли мне выходить на свободу после восемнадцати лет заключения, привык ли я к тюрьме? Мне — страшно. Страшно, потому что скоро предстоит вливаться в Мир Зла…»«Да, я привык к койке, бараку, убогости, горю, нужде, наблюдению, равенству и неравенству одновременно. Отсутствие женщины, невозможность любви (просто чувства), самовыражения, общения были самыми тяжёлыми и мучительными…»«Портит ли тюрьма? И да и нет. Если мечтаешь иметь, кайфовать, жить только за счёт других — порти.
Писатель, публицист и защитник прав заключенных П. А. Стовбчатый (род. в 1955 г. в г. Одессе) — человек сложной и трудной судьбы. Тюремную и лагерную жизнь он знает не понаслышке — более восемнадцати лет П. Стовбчатый провел в заключении, на Урале. В настоящее время живет и работает в Украине.В книгу включены рассказы из лагерной жизни под общим названием «Зона глазами очевидца». Эти рассказы — не плод авторской фантазии. Все написанное в них — жестокая и беспощадная правда.
Эта книга не плод авторской фантазии. Всё написанное в ней правда.«Страшно ли мне выходить на свободу после восемнадцати лет заключения, привык ли я к тюрьме? Мне — страшно. Страшно, потому что скоро предстоит вливаться в Мир Зла…»«Да, я привык к койке, бараку, убогости, горю, нужде, наблюдению, равенству и неравенству одновременно. Отсутствие женщины, невозможность любви (просто чувства), самовыражения, общения были самыми тяжёлыми и мучительными…»«Портит ли тюрьма? И да и нет. Если мечтаешь иметь, кайфовать, жить только за счёт других — портит.
Трудно представить, до какой низости может дойти тот, кого теперь принято называть «авторитетом». Уверенный в безнаказанности, он изощренно жестоко мстит судье, упрятавшей на несколько дней его сына-насильника в следственный изолятор.В неравном единоборстве доведенной до отчаяния судьи и ее неуязвимого и всесильного противника раскрывается куда более трагическая история — судьба бывших офицеров-спецназовцев…
открыть Европейский вид человечества составляет в наши дни уже менее девятой населения Земли. В таком значительном преобладании прочих рас и быстроте убывания, нравственного вырождения, малого воспроизводства и растущего захвата генов чужаками европейскую породу можно справедливо считать вошедшею в состояние глубокого упадка. Приняв же во внимание, что Белые женщины детородного возраста насчитывают по щедрым меркам лишь одну пятидесятую мирового населения, а чадолюбивые среди них — и просто крупицы, нашу расу нужно трезво видеть как твёрдо вставшую на путь вымирания, а в условиях несбавляемого напора Третьего мира — близкую к исчезновению.
Перед вами уникальная историческая повесть, рассказывающая о жизни очень талантливого ведуна по имени Гамаюн, жившего в тот момент, когда на территорию раздробленной Руси вторглись многочисленные татаро-монгольские Орды, в первой половине XIII века. Реальные исторические персонажи легендарной эпохи (Коловрат; Невский; Бату-хан и прочие). Фольклорная нежить, видимая только «ведающим людям». Реальные и выдуманные битвы, на полях которых побывает ведун. Эта история, полная противоречий, преодоления, драмы и предательств ждёт вас на страницах повести и заставит по-новому взглянуть на привычную историю.
Денис Гребски (в недавнем прошлом — Денис Гребенщиков), американский журналист и автор модных детективов, после убийства своей знакомой Зои Рафалович невольно становится главным участником загадочных и кровавых событий, разворачивающихся на территории нескольких государств. В центре внимания преступных группировок, а также известных политиков оказывается компромат, который может кардинально повлиять на исход президентских выборов.
Призраки прошлого не отпускают его, даже когда он сам уже практически мёртв. Его душа погибла, но тело жаждет расставить точки над "i". Всем воздастся за все их грехи. Он станет орудием отмщения, заставит вспомнить самые яркие кошмары, не упустит никого. Весь мир криминала знает его как Дарующего Смерть — убийцу, что готов настичь любого. И не важно, сколько вокруг охраны. Он пройдёт сквозь неё и убьёт тебя, если ты попал в его список. Содержит нецензурную брань.
Название романа отражает перемену в направлении развития земной цивилизации в связи с созданием нового доминантного эгрегора. События, уже описанные в романе, являются реально произошедшими. Частично они носят вариантный характер. Те события, которые ждут описания — полностью вариантны. Не вымышлены, а именно вариантны. Поэтому даже их нельзя причислить к жанру фантастики Чистую фантастику я не пишу. В первой книге почти вся вторая часть является попытками философских размышлений.