В бегах. Цена свободы - [38]

— Ну так что? Собираем или нет? Они вот-вот заявятся, нужно успеть. Ты собирай в тех углах, а я здесь.

— Погоди, — остановил он меня. — А куда мы ее денем? Будем держать прямо в руках? Заметно. Сжатые кулаки сразу привлекут их внимание. За руками они следят вовсю, ты же видел.

Я чертыхнулся. Действительно, сжатые кулаки бросятся им в глаза, подумают, что приготовились драться. Тогда в один кулак я, в другой — Граф. И в карман — «добавка». Мы наскоро обговорили детали и бросились собирать пыль. Благо дело козлы задерживались, давая нам время зарядиться как следует. Видит бог, я верил в удачу, хотя в подобной ситуации призадумался бы и крутой. Возможно, сказывался наш возраст и опыт, не знаю. Мы считали их сопляками, и именно это прибавляло нам веры. Граф предлагал сыпануть сразу, как только они откроют дверь, но я не согласился. Неизвестно, где и как они будут стоять в этот раз, а потом, лучше присмотреться, расслабить их малость. Лишь бы эти гады не вывели кого-то одного, а это вполне могло быть. Где и на чем они будут записывать? Скорее всего, припрут диктофон. Тогда здесь, если войдут. А если выведут Графа? Придется набиваться, лезть внаглую под каким-то предлогом. Либо слепить их сразу, в момент разговора. В такой передряге я еще не был, будет о чем вспомнить. Если будет… Граф, как всегда, оставался спокойным. Странный, замкнутый человек, его мне не разгадать. Столько всего прошли вместе, и все-таки он — тайна. Одно слово — волк. Я спросил его, о чем он думает.

— О море, — ответил он. — В Одессу поедем, а? Никогда не был. Говорят, красивый город. Правда?

— Не знаю, — честно сказал я. — Мне трудно судить. Море — красивое, а город… Некоторым из старожилов не нравится. Но это старики, у них особое отношение и оценки. А вообще ничего, есть и похуже, Граф.

— Жванецкого видел? Он вроде одессит, да.

— А как же! Пару раз встречались на блатхатах, прикольный мужик, — пошутил я.

— Где встречались? — Граф недоверчиво прищурился.

— Шутка. У нас разные команды. Я сидел, он писал. В Одессе всегда так было: или сидят, или пишут. Нормально. Ну и гешефт, конечно. Торговля, макли разные, прочее. Осталось Черное море продать, и ништяк. Я давно там не был, Граф.

— Не сильно, видать, хотел, — усмехнулся он. — Осторожничал…

— Возможно. Пути Господни неисповедимы. Кажется идут, Граф! — Я напряг слух. Точно, в коридоре кто-то появился. Мы вскочили, осмотрели друг друга и отряхнули кое-где пыль. — Итак, на слово «время» бросаем. Смотри на меня, — шепнул я. — Нет, не на «время», а на «как со временем?». Когда спрошу. Тихо!

Дверь уже открывали. Я тут же почувствовал, как тревожно и сильно забилось мое сердце. «Все мысли прочь! Помоги нам, Аллах!»

Я отвел кулак с пылью немного назад, за полу куртки. Я стоял слева от двери, а Граф справа. Они не вошли, стояли, как и в прошлый раз, рядом.

— Ну и что, кто из вас будет говорить? Ты, что ли? — спросил кожаный, глядя на Графа.

— И он тоже, если можно, — сразу ответил тот. — Передаст через моего человека пару слов своим. Деньги есть деньги, вдруг у одного не наберется столько.

— Валяйте, нам все равно, — прогундосил кожаный, отступая назад. — Но только без фокусов, предупреждаем, — повел «стволом» крестоносец. — Выстрелов здесь не услышат, гарантирую. — Гад скалил зубы, забавляясь нашей беспомощностью. — Выходите и идите сюда, — сказал он и, не спуская с нас своих гнусных зенок, стал боком пятиться в сторону. Третий в это время полез в боковой карман пиджака, очевидно хотел достать диктофон или что-то другое.

— А как у нас со временем? — непринужденно спросил я у них, когда Граф ступил за порог бункера.

— Времени хва… — «хватает», хотел сказать кожаный, но я уже был за порогом.

Пыль, брошенная мною, попала ему точно в глаза. В следующее мгновенье я оказался сбоку от него. Страшный, сильнейший удар головой пришелся ему прямо в висок, так получилось; обхватывая его голову руками и одновременно притягивая ее к себе, я ударил своей. Удар был до того сильным, что я едва не отрубился сам. Мне показалось, его височная кость хрустнула. Из-за искр в глазах я не сразу заметил, что там с Графом. Отпустив голову кожаного, я перехватил его руку со «стволом» и рванул ее вверх. Он уже оседал на пол. Вырвав «ствол», я не дал ему упасть, наоборот, придержал. Он стал моим заслоном на случай стрельбы. Но нет, крестоносец согнулся пополам — Граф стал бить его ногой. Секунда, и гада подбросило от удара, он завалился на спину.

— Держи, мразь! — Я нажал на крючок — тело его дернулось. Но «ствол» он не выпустил, застонал. Граф отскочил в сторону, успел. Крестоносец стрелял как раз в него, скорее всего, он что-то мог видеть. Вторым выстрелом в голову я добил его окончательно. Лишь после этого отпустил тело кожаного. Третий вдавился в стену, не зная, что ему делать. Бежать на нас он не мог, отступать было некуда. — На пол, козел! На пол!!! — заорал я, и он мигом упал на пол, лицом вниз. Кожаный не подавал признаков жизни, лежал рядом со мной. Меня — трясло как в лихорадке, я даже не мог говорить, онемел. Стоял и смотрел поочередно на всех. Под крестоносцем выросла лужа крови, она сочилась из его головы и вытекала из-под куртки. Темноватая, липкая кровь, искаженное, застывшее лицо. Даже не верилось, что он уже мертв. Кто видел близко покойников, людей, которых убил ты сам, тот знает, о чем речь. Они и мертвые — живые. Препаскудное состояние — чувствовать душу покойника. Даже если он конченый козел.