В августе жену знать не желаю - [9]

А в то утро рассвет, заглянув сквозь занавески в его комнате, сказал просто-таки следующее: «Эй, друг, спи дальше, потому что сегодня на улице грустно и дождливо».

Но именно в тот раз Филиппо не послушался мудрого призыва рассвета и, встав с постели, начал одеваться, в то время как в его голове начал принимать конкретные очертания злосчастный план, созревавший в течение ночи вследствие анонимного письма, касавшегося его молодой жены и содержавшего один гадкий рисуночек.

Это был его последний день. Это был конец его пути.

Он посмотрелся в зеркало.

За одну ночь он постарел на десять лет. Ввалившиеся щеки, черные круги под глазами; взъерошенные волосы, редкие и длинные, которые обычно лежали параллельными рядами на черепе.

Убить себя. Вот что ему единственно оставалось делать. Он сел за стол и написал несколько писем. Потом встал, громко сказал:

— Сердце, держись! и позвонил в звонок. — Джованни, — обратился он к вошедшему слуге, — мне нужен револьвер.

Джованни поклонился и вышел. Старик горько улыбнулся, думая о том, сколько ему осталось жить: ровно столько, сколько понадобится Джованни, чтобы сходить в ближайшую оружейную лавку и вернуться.

Он закурил одну из своих тонких русских папирос.

«Сейчас, — подумал он, — Джованни выходит из квартиры, спускается по лестнице, выходит из дома, переходит через дорогу, идет по тротуару, вот он на площади, входит в оружейную лавку, где обычно собираются поболтать три-четыре охотника, спрашивает револьвер, приценивается, выбирает, пробует, платит, выходит из лавки, пересекает площадь, чуть не попадает под машину, возвращается по той же улице, входит в подъезд дома, останавливается поговорить с консьержкой, вот он поднимается по лестнице, открывает дверь, он в прихожей, приближается, он здесь. Вот он входит с револьвером».

— Джованни!

С хронометрической точностью голос Джованни ответил из соседней комнаты:

— Да?

— А револьвер?

— Сейчас схожу.

Филиппо снова стал ждать и думать. И тут его ошарашила неожиданная мысль: разрешение на вывоз трупа. Какой ужас! Но не может же он выжить. Надо покончить с собой. Если только…

Мысль еще страшнее самого помысла о самоубийстве овладела его мозгом: найти забвение в вине, напиться. Он видел некоторых бедолаг, доведенных вином до скотства. И то, что ему в другое время показалось бы самым жалким состоянием, сейчас представилось спасением; забыть, мало-помалу погасить огонь мысли в медленном нравственном самоубийстве. Он начнет сегодня же. Много вина. Нужно разнообразить, чтобы пить много. Белое и красное: портвейн и бордо, капри и фраскати, вальполичелла, бароло и небиоло. Филиппо уже собирался действовать, когда его остановило тоскливое воспоминание: он внезапно припомнил, что у него больной желудок и он не может пить натощак. Нет, в таком состоянии он не может напиваться. Придется вернуться к самоубийству. Но. Если что-нибудь поесть, чтобы потом напиться? Жрать! Но даже мысль об этом заставила его содрогнуться. Наш несчастный был совершенно не в том настроении, чтобы принимать пищу. Но попробовать стоило: наесться, чтобы потом напиться много вина. Да, так. Но чем наесться? С бордо идет мясо; с капри едят рыбу. С портвейном… С фраскати…

Голова идет кругом.

Филиппо долго думал. В мельчайших деталях он разрабатывал новый план, изредка бормоча:

— Остается только это.

Внезапно он вздрогнул, услышав, как приближаются шаги Джованни; они показались ему медленными и торжественными, как шаги палача. Слишком поздно предаваться алкоголю. Револьвер был на подходе.

Он позвал:

— Джованни!

— Да?

— Револьвер?

— Сейчас пойду.

— Тогда слушайте, — сказал Филиппо с печальной, но мужественной обреченностью. — Забудьте про револьвер. Идите лучше в ресторан…

Джованни направился к выходу.

— Подождите! — крикнул старик. — Я не на обед велел вам идти.

Джованни недовольно вернулся.

— Идите в ресторан, — снова начал старик, — и скажите, чтобы мне принесли закуски, макароны с грибным соусом, раков под майонезом, цыпленка табака, салат, фрукты, сыр, пирожное и кофе; капри, бордо, портвейн и шампанское.

Последние слова он произнес голосом, задушенным от слез — и, пока Джованни шел к выходу, разразился рыданиями и двинулся к столовой.

Осуществляя за столом с женой Сусанной свой злосчастный план, Филиппо с тоской подумал: «А когда у меня не будет больше аппетита?»

Нужно заняться мотоциклом. Спортом. Но что за спорт, в декабре? Зимние виды. Но Филиппо был ленив и никогда не решился бы на путешествие, если бы в тот момент не вошел Джованни с живейшим удивлением на гладко выбритом лице.

— Там, — сказал он, — пришел сосед с верхнего этажа.

— По правде сказать, — начал старик, когда узнал причину визита, — я хотел видеть не то чтобы вас, поскольку не имею удовольствия быть с вами знакомым; я хотел видеть кого-нибудь, возможно, на вас похожего. Может быть, отсюда и возникло недоразумение. Впрочем, я могу воспользоваться и вашими услугами, если вам угодно. Я ленив и ищу секретаря, чтобы побороть этот недостаток, человека с железной волей, который будет побуждать меня к деятельности.

«Прекрасно! — подумал наш герой. — У него будет секретарь еще ленивее, чем он сам».