«В алмазную пыль…» - [2]

Сазонов не зря говорил, что журналист эту премию получил за "его кровь". Разоблачение махинаций одного из тузов Внешэкономбанка было самой эффектной и главное, эффективной работой Шалимова за всю его журналистскую деятельность. Сазонов не только распрощался со своим креслом, банкиру пришлось пустился в бега и исчезнуть где- то в ближнем зарубежье. Тем более странным звучало этого его новогоднее «поздравление».

Лишь открыв входную дверь, Михаил понял, что у этого разговора была ещё одна, скрытая подоплёка. Банкир не просто поздравлял его, он с ним ещё и прощался. Шалимова сразу прошиб озноб страха, он сунул руку в карман пальто, там лежал газовый пистолет. Нервно оглядевшись по сторонам Михаил не заметил ничего опасного, лестничная площадка была освещена, ни сверху, ни снизу, ни кого не было. Закрыв дверь, журналист повернул, было к лифту, но, вспомнив, что тот уже третий день не работает, и с проклятиями побежал вниз по ступенькам. Для своих тридцати семи лет Михаил был в неплохой форме, и восемь этажей одолел, почти не запыхавшись. Всё это время он не вынимал руку из кармана, но ни одна живая душа не попалась ему навстречу, и это несколько успокоило его.

Короткие, зимние, синие сумерки уже сменились серой городской ночью, и, выскочив на крыльцо, Шалимов увидел как на стоянке рядом с домом Валентина открывает дверцу машины. Усадив дочь на заднее сиденье, она оглянулась в сторону подъезда, заметила мужа, и сама уселась за руль.

Валентина неплохо водила машину, но только летом. Зимой она полностью доверялась Михаилу. По-прежнему настороженно оглядываясь по сторонам, Шалимов торопливым шагом направился к своему «Ауди». Мысли его по прежнему крутились вокруг этого странного звонка, и чем дольше он об этом думал, тем больше приходил к мнению, что что-то непременно должно произойти. У него даже мороз пробежал по спине, как когда-то в Грозном, когда пуля снайпера, просвистев над его головой, врезалась в стену дома.

До машины оставалась метров пятнадцать, когда Михаил увидел, как Валентина оглянулась в его сторону и явно потянулась к ключу зажигания.

Догадка пронзила журналиста словно током. Подняв руку, он рванулся вперёд, закричав на ходу: — Стой! Не надо!

Валентина увидела этот его жест, но не поняла его и тем более не расслышала слов. Она повернула ключ, и навстречу Шалимову метнулся ослепительный удар мощного взрыва. Тело журналиста откинуло далеко в сторону, и сознание он потерял, ещё даже не коснувшись земли.

2. ВОЗВРАЩЕНИЕ

Шалимов никогда не предполагал, что стал настолько популярен. Какой то год на телевидении сделал его более известным, чем за все предыдущие полтора десятилетия работы в журналистике. Даже здесь, в этом провинциальном аэропорту, за три с лишним тысячи километров от столицы его мгновенно и безошибочно узнавали. Вот и сейчас девушка-контролёр, ещё даже не заглянув в паспорт, сразу улыбнулась Михаилу.

— Добрый день. Вы в наши края? А кто же будет вести вашу передачу?

— Ну, свято место пусто не бывает. Кого-нибудь на время найдут. Может Валдиса Пельша пригласят, — пошутил он.

Девушка охотно засмеялась, а Михаил невольно представил себе, как размахивая руками, велеречивый ведущий музыкального шоу говорит примерно такой текст: "А теперь, дор-рогие телезрители, угадайте в разрозненных частях этого тела всемирно известного в определённых кругах

Ваську Краплёного, недавно исчезнувшего при загадочных обстоятельствах…"

Получив обратно паспорт, Шалимов прошёл к пункту осмотра и сразу понял, что его узнали и там.

— Очередное расследование, Михаил Иванович? — спросил молодой лейтенант, принимая из рук Шалимова паспорт.

— Да нет, на родину надо съездить, я же из этих мест родом, — пояснил журналист, ставя свою объёмную сумку на ленту транспортёра. Вытащив из карманов весь металл и сняв часы, Шалимов предупредил проверяющих: — Только у меня ещё не родная железяка в бедре торчит, так что звенеть я всё равно буду.

Оба милиционера понимающе кивнули головой. Историю гибели семьи Шалимовых, после которой в бедре журналиста оказались металлические запчасти, довольно подробно освещалась и в прессе и по телевидению. Но был ещё один предмет, который Шалимов не хотел пускать под бдительное око досмотра. В красивую деревянную трость, на которую он опирался, был вмонтирован длинный, тридцатисантиметровый стилет. Эту трость ему подарил в больнице старинный друг по институту, Мишка Фомин, ещё в те же самые, студенческие времена незаметно переквалифицировавшийся в работника "невидимого фронта". Пускать в ход это необычное оружие Михаилу не приходилось, но к трости он привык и не расставался с ней, хотя давно уже не хромал. После контузии журналист плохо воспринимал любое волнение, у него начинали жутко трястись руки, и он вцеплялся в ручку своего «посоха», стараясь скрыть это от чужих глаз.

Проклятая рамка, конечно, зазвенела, но лейтенант сделал разрешающий жест и, рассовав по карманам свою мелочёвку, и подхватив сумку, Шалимов прошёл в зал накопителя. Почувствовав на себе заинтересованные взгляды ожидающих, Михаил отошёл в сторонку, и остановился около большого оконного стекла. Мигали цветные огни самолётов, жемчужными нитками вытягивались ожерелья взлётной полосы, пронзительный свист разогреваемых двигателей даже в помещении давил на уши. Но Михаил не обращал внимания на эту привычную картину. В черном зеркале ночного окна Шалимов разглядывал самого себя. Высокий, плотного сложения мужчина с вихрастой, наполовину седой шевелюрой и такой же расцветки бородой смотрел на своё отражение устало и равнодушно. Михаил ещё в больнице отпустил бороду, чтобы скрыть следы ожогов на лице, да так к ней привык, что уже не мыслил себя скоблящим по утрам подбородок бритвой. Этот новый облик делал его гораздо старше своих тридцати девяти лет, но на это ему было уже наплевать. Главное что он в душе чувствовал себя столетним стариком.