«В алмазную пыль…» - [3]

Прежний Шалимов умер. Со стороны это было незаметно, журналист казался всё таким же деловым и остроумным. Лишь всё тот же Фомин в разговоре с глазу на глаз высказал то, что не заметили другие.

— Да, прогорел ты, брат, до тла прогорел. Один пепел остался.

— Верно, тёзка, — согласился Михаил. — Не тот я уже. Одна зола. Живу по привычке. Потому что умирать не хочется.

Тот взрыв, унёсший жизнь жены и дочери, словно выжег душу журналиста. Вся его прежняя деятельность казалась теперь ему суетной и никчёмной. Из газеты он ушёл, благо подвернулась вакансия телеведущего на одном из Московских телеканалов. Теперь уже другие копытили землю в поисках сенсационных материалов, а он просто и доходчиво комментировал чужую работу, внося немалую долю скепсиса и знания подноготной всей нашей действительности в азартные реляции коллег. Эта его манера ведения программы очень нравилась зрителям, и за какой то год его передача «Криминал-видео» стала самой популярной среди передач подобного рода. Зарабатывал он теперь больше чем прежде, начальство им было довольно, но не давала покоя глухая тоска, поселившаяся в стенах его дома. И это было не только от чувства потери самых дорогих людей. Всё, что двигало им раньше: азарт, жажда успеха, обострённое чувство справедливости — всё это потеряло свой смысл и заменилось болезненным чувством собственной вины.

Он ещё лежал в больнице, когда в Лондоне, под одним из мостов, обнаружили повешенный труп Сазонова. Убили его свои же подельники, банкир отыграл свою роль и стал не нужен никому. На все остальное Скотланд-Ярд закрыл глаза.

На родине все было по-другому. Милиция на удивление быстро вычислила непосредственного как посредника, так и исполнителя заказа банкира. Но труп бывшего специалиста-подрывника к этому времени уже выловили из Москвы- реки с пулей в башке, а посредник успел смыться за бугор.

Немало женщин из многочисленного телевизионного контингента проявляли знаки внимания к импозантному ведущему, но Шалимов отвечал на это ледяным равнодушием ко всем этим откровенным намёкам, вызвав немалое раздражение со стороны заинтересованных лиц. От глухой тоски могла спасти работа, но Михаил не чувствовал былого азарта, и держался только за счёт опыта и природного обаяния. Со временем всё это переросло во всё усиливающуюся депрессию, начала одолевать бессонница.

Так что когда два дня назад позвонила сестра, и, сказав, что младший брат лежит в больнице, попросила срочно приехать, Шалимов выпросил у начальства полагающийся отпуск, и с немалым облегчением вырвался из цепких объятий душной столицы.

3. РАССТАНОВКА СИЛ

Последний перелёт на АН -24 с провалившимися от старости креслами доставил Шалимову мало радости. Жутко болтало всю дорогу, к тому же всё это время донимала сухонькая женщина лет пятидесяти, рассказывавшая, под потоки слёз, грустную историю своей жизни. Муж у ней умер, сына убили, и ни от кого она не могла добиться справедливости. Наговорив кучу необязательных слов, Михаил с облегчением выбрался из душного самолёта и, пользуясь тем, что старушка осталась получать багаж, отправился на остановку перед аэропортом. По времени это было уже утро, но по осеннему стояла ещё ночь. Повертев головой Шалимов не обнаружил ни такси, ни какого другого транспорта. Для него, привычного к Вавилонскому столпотворению вокруг Московских аэропортов это было удивительно, но этот маленький аэропорт, принимающий только местные рейсы, совсем не походил на Шереметьево или Орли.

— А как отсюда уехать? — спросил журналист у толстого мужчины, с благодушным видом вышедшего на крыльцо аэропорта покурить.

— Через час будет троллейбус до города.

— Нет, мне нужно в Ангарку.

— Ну, это тоже только до автовокзала, там автобус каждый час ходит.

— Да, перспектив мало.

Последний раз на родине Шалимов был лет десять назад, изрядно подзабыл особенности местного бытия, и лишь слова добродушного попутчика напомнили ему, что за все эти годы в родных краях ничего не изменилась.

Михаилу все-таки повезло, подвернулся частник, и, переплатив на его взгляд как минимум вдвое, через час он уже был в родном посёлке.

Проезжая по знакомым улицам Шалимов испытал странное чувство изумления, на гране шока. Ангарка совсем не изменилась, наоборот, всё те же длинные улицы с потемневшими от времени домиками, статуя Ленина перед бывшим райкомом, растерявшая привычные черты лица из-за многократного наслоения краски. На памяти Михаила Ленин был и коричневый, и золотой, и зелёный. Сейчас, очевидно с последними веяниями в сексуальной сфере, его выкрасили в голубой свет. Остановив машину среди единственного района пятиэтажек, журналист расплатился с шофёром и тут же понял, что попал в глупое положение. Он не знал куда идти. Писем он не писал давно, всё ограничивался телефонными разговорами, и на новой квартире брата, полученной Витькой лет пять назад, не бывал никогда. Более того, он даже не помнил адрес брата. Полистав записную книжку и убедившись, что это так и есть, Михаил недовольно мотнул головой и пробормотал себе под нос: — Дожил, нечего сказать.

После короткого раздумья Шалимов отправился искать дом сестры. Автобус в этом районном центре, носившем гордое наименование "посёлок городского типа", ходил один, примерно раз в сорок минут, так что дожидаться его