Узют-каны - [201]

Ну а если бы не было его? Она не могла себе представить, что бы делала, когда Спортсмен и Сашка стали монстрами, Борис повесился, а Бортовский спятил. Даже если допустить, что она самостоятельно избежала бы встреченных ужасов: перестреляла банду, взорвала мертвецов, сбежала от чудовищ и огня, встретила в воде лодку, куда бы та унесла её? В город? Чтобы первый же шиз изнасиловал, а потом пристрелил или наоборот?

Если бы не было их всех? Не было экспедиции к вертолёту – приманки и мышеловки одновременно? Согласно Генкиной истории через несколько поколений планета погрузилась бы во мрак. Да что планета! Галактики и вселенные сместились бы с орбиты. ПБО разлетелось бы ракетами по другим разумным мирам, съедая, выгребая и толстея. Смехотворно, фантастично. Но неужели так? Если Генка умрёт, она останется одна наедине со всем этим. Такого не может быть. Она всего лишь наёмный проводник…

Всего лишь… Она всегда была всего лишь… Что с неё взять? Всего лишь ребёнок, интернатская, студентка, торгашка. Даже обученные кататься на лыжах ребятишки будут вспоминать её как всего лишь тренершу, если, конечно, вообще будут вспоминать. Всего лишь! Это получается не человек, а полчеловека. Из неё не вышло настоящей спортсменки. На беговой дорожке, полностью выкладываясь, всегда была всего лишь третьей, четвертой, девятой, в лучшем случае всего лишь второй. Она не возражала, удобно внушить себе, что и не старалась, как-то так, вполсилы, всего лишь… Но, как ни крути, выкладка была полной. Не побеждать, а участвовать – лозунг дебилов. Она старалась, но оказывалась всего лишь. И привыкла. Не обижалась. В стороне – оно как-то спокойней.

Теперь же неожиданно оказалась во главе роковой эстафеты. От неё зависит донести символическую палочку до финиша. Кто не добежит – всего лишь умрёт. Не больше, не меньше. Ещё бы знать, что нести! Допустим, Генка отдаст себя в жертву и остановит чудовище, при этом сохранив ей жизнь. Что дальше?

Она смотрела на измождённого незнакомого человека, ожидающего ответа, прислушивалась к себе и поняла, что её так пугает. На самом деле ощущение только походило на подобное неузнавание. Перед смертью Спортсмена – он неприятно становился чужим. Здесь всё наоборот. Смотреть сейчас на Молчуна – всё равно, что смотреть на древность и святого угодника. Кем бы ни был этот человек прежде – убийцей, командос, психом – с этой минуты он глубже и отчетливей врастал в историю. Возможно, о нём напишут книги, причислят к лику святых, поставят в учебниках спасённого будущего в один ряд с Кутузовым, Невским и Дмитрием Донским. Возможно, забудут великих военачальников, а количество памятников Генке на всех планетах, где есть разумная жизнь, переплюнет увековеченный в бронзе образ Ленина. Она знала – он сможет. Он остановит ПБО. Лихорадочный блеск в глазах, как перед боем. Влитая милицейская форма. Именно таким будут рисовать его великие художники третьего тысячелетия. И портреты будут похожи, потому что…

Потому что она расскажет, каким он был. Больше некому рассказать. Возможно, и её образ привлечёт внимание. Как Санчо Пансо или Багратион. Как Пенелопа или Терешкова. Но это будет уже не то. Почему-то не хотелось опять оказаться всего лишь. К чёрту историков и поэтов, биографов и художников! Она не отпустит Генку одного. Никто не назовёт его именем пароход или город. Он всецело принадлежит ей. А она ему. Они будут вместе.

Вместе встретят врага. Победят вместе или умрут. А потом, писатели, хоть запишитесь героическими новеллами. Думаете, кто её будет слушать? Психушка – в лучшем случае. Есть очень-очень важные люди. Которые в курсе. Они не постесняются сбросить на город и тайгу десятки атомных бомб. А уж её бредни найдут способ заткнуть. Будь она трижды Жанна д’Арк, хворост для костра соберут настолько быстро, насколько возможно. Потом те, кто носил хворост, тоже закорчатся на костре. Только так делаются дела в поганом мире, который им предстояло защитить.

Но всё же… Кто мы – чтобы судить? Как знать. Как посмотреть. Её же мнение было такое – Молчун и Борис, Шурик и Спортсмен, даже она, Маруся Сербегешева, утирая нос чудовищу и спасая зады больших шишек, должны всё-таки быть упомянутыми в учебниках. Как ужасно, что она кроме своей знала только фамилии Командира и Спортсмена. Напротив неё сидел умирающий, вымотанный человек, которому она пророчила бессмертие, с которым спала, за которого могла и хотела выйти замуж, а она даже не знала его фамилии. Господь свидетель, это какая-то умора!

– Кстати, – добавила она. – Какую фамилию придётся заказать для надгробия у Кремлёвской стены?

– Гвардии старший сержант запаса Геннадий Осипович Лазков, – улыбнулся Молчун. – Как вокзал, только наоборот. Пойдём отсюда, а? Палёным запахло.

Они вновь заковыляли по лесу, спустились к дороге. Огонь, визгливо слизывая выступающие на стволах смоляные слёзы, разгребал путь себе и Хозяину. Припадал, полз, замирал и опять перебегал быстрыми прыжками. Так охотится за дичью кошка. Семенящий пожар не сомневался в победе: наконец-то понял – целью являлись два человека. Догнать их – сущий пустяк. Но кое-что настораживало. Обречённые на гибель деревья не замирали от страха, как прежде, они шумели, накреняясь, ветки перестукивались, листва возмущённо трепетала, создавая шум низвергающего водопада. Огонь ловил шорохи, хрустел ими, плюсуя нервный рык своей деятельности к общей какофонии звуков. Экскаватор топал сзади, дробя обгоревшие остовы. Ему было легче пихать себя, не встречая лесную преграду. Клацающий, чёрный от гари ковш подъедал за огнём, распихивая останки тайги, расчищая путь. Экскаватор оставлял за собой рытвины круглых следов, в каждом из которых можно было бы устроить цирковое представление или культовый сбор друидов. Грязные дымящиеся круги, слегка слизанные с одного края, рисовали в уничтоженной тайге бесконечную восьмёрку, которая, положенная на бок, действительно представляет собой символ бесконечности.