Узурпаторы и самозванцы «степных империй». История тюркомонгольских государств в переворотах, мятежах и иностранных завоеваниях - [103]

. Тогда было принято решение покончить с опасным врагом — тем более опасным, что монголы даже после революции не утратили своей религиозности, и репутация Джа-ламы заставляла относиться к любому ег «проявлению враждебности с большой серьезностью.

В конце 1922 или начале 1923 г. отряды народно-революционной армии скрытно подошли к владениям Джа-ламы, а несколько сотрудников службы безопасности, переодевшись в паломников, проникли в его крепость и, встретившись с Джа-ламой под пред, логом вручения ему подношения, прикончили его. Так закончилась жизнь последнего самозванца в истории Монголии[890].

Наконец, самый последний (по хронологии) пример двойного подданства монгольских государств относится уже к второй трети XX в.: речь идет о Дэмчиг-Донрове — правителе Внутренней Монголии, потомке Чингис-хана из области Чахар. С 1934 г. он сумел добиться от гоминдановского правительства признания Внутренней Монголии как автономного образования в составе Китая, а сам стал ее правителем, проявив себя преданным сторонником Гоминдана[891]. Однако уже в 1935 г. Дэмчиг-Донров вступил в переговоры с Пу И — свергнутым императором Цин, который в 1933 г. был провозглашен императором марионеточного государства Маньчжоу-Го, созданного японцами в Маньчжурии. Монгольский правитель получил от Пу И титул Удэ-чинвана, а годом позже при поддержке японцев объявил независимость Внутренней Монголии, провозгласив себя Дэ-ваном государства Монгол-Го (Мэнцзян), которое также в течение всего времени своего существования (1936–1945) поддерживалось японцами[892].

Естественно, Дэмчиг-Донров стал мятежником в глазах официальных китайских властей, при поддержке которых добился власти и автономии, поскольку пошел на соглашение со свергнутым (т. е. официально признанным незаконным) монархом Китая и стоявшими за ним японскими интервентами. Не получил он признания и со стороны СССР: в 1943 г. И. В. Сталин, принимая руководителя МНР X. Чойбалсана, провозгласил его «лидером Внешней и Внутренней Монголии»[893]. Впрочем, стоит отметить, что в течение длительного времени и японские власти не могли положиться на этого своего ставленника: они не только не получали из Внутренней Монголии войска для ведения боевых действий на Дальнем Востоке, но еще и были вынуждены постоянно опасаться партизанского движения среди монголов[894]. Как бы то ни было, Дэмчиг-Донров, несмотря на то что он формально не принял ханского титула, фактически стал последним монгольским монархом: Мэнцзян выпускал собственную валюту, а семейство Дэ-вана обладало особым статусом, свойственным монархическим семействам[895].

Ближе к концу Второй Мировой войны, напуганный коммунистической угрозой, Дэ-ван организовал во Внутренней Монголии сопротивление Советской армии и действовал в союзе с японцами-после поражения которых попал в плен к гоминдановским властям, которые посадили его под арест вплоть до падения своего режима[896] в 1949 г. Его государство было ликвидировано коммунистическими властями Китая поздней осенью 1945 г. — после падения обоих режимов, к поддержке которых апеллировал Дэмчиг-Донров — Маньчжоу-Го и японской военной администрации, а годом позже китайские власти реформировали и систему управления Внутренней Монголии, упразднив институт власти наследственных князей[897].

Заключение

На основании всего вышесказанного можно сделать вывод, что в разные эпохи в различных тюрко-монгольских государствах, нередко — несмотря на отсутствие прямых контактов между ними, претенденты на престол использовали одни и те же или по крайней мере очень схожие способы обоснования своих прав на трон. Это свидетельствует о складывании единой политико-правовой культуры на территории Евразии, где столь продолжительный срок существовали разнообразные «степные империи».

В Монгольской империи и государствах Чингизидов имперского типа, выделившихся из нее (Золотая Орда, Чагатайский улус, империя Юань в Китае, государство ильханов в Иране), претенденты опирались на свое происхождение, старшинство, некие персональные достоинства и таланты, а также на нормы и принципы монгольского имперского права (нередко весьма вольно толкуя их в своих интересах). Учитывая, что имелось несколько формальных оснований для того, чтобы быть избранным в ханы, Чингизиды зачастую трактовали одно из них свою пользу, в то же время обвиняя в узурпации своих соперников, опиравшихся на другое основание. Результатом этого стала практически непрекращавшаяся борьба за власть в каждой из вышеупомянутых империй Чингизидов.

Еще больше проблем возникало в случае пресечения правящей династии в том или ином чингизидском государстве или же в период его распада: тогда на трон начинали предъявлять претензии не только члены боковых ветвей сильно размножившегося «Золотого рода», но и представители родов, формально не являвшихся потомками Чингис-хана, — то потомки его братьев, то аристократические семейства, некогда породнившиеся с Чингизидами путем браков и т. д. В этих условиях к вышеперечисленным факторам легитимации стали добавляться новые.

Возможность выдвигать иные обоснования претензий на власть, чем использовавшиеся в империях Чингизидов, предоставили новые политические условия. В частности, принятие в качестве официальной религии ислама в тюркских государствах Чингизидов и буддизма в монгольских позволило претенденту на трон апеллировать к религиозным нормам либо же к воле высшего духовенства, представители которого могли даровать ханский титул даже тем, кто в соответствии с прежними политико-правовыми традициями прав на него не имел.