Узники Соловецкого монастыря - [25]

На такой же срок был сослан в 1814 году в Соловецкий монастырь 11-13-летний грузинский крепостной мальчик Симонике Ломатадзе за участие в убийстве помещика Шнеля[74].

О характере и тяжести монастырских каторжных работ говорит положение штатных монастырских служителей[75].

В июне и в сентябре 1834 года на имя царя поступили две коллективные жалобы штатных монастырских служителей, рисующие яркую картину подневольного труда и бесправия приписанных к «святой обители» крестьян.

Штатные служители писали, что работают они в монастыре вдали от своих сел, «по 30 и по 40 с лишком годов, то есть до самого изнеможения». Домой на побывку их отпускали через три — пять лет партиями по четыре-пять человек и то лишь в зимнее время, когда они не могли помочь семьям по хозяйству, от чего последнее терпело нужду и разорялось. Даже на женитьбу служителя требовалось согласие архимандрита. Дети рабочих, достигшие совершеннолетнего возраста, поступали в распоряжение монастыря и должны были вместе с отцами впрягаться в каторжный труд на братию. В летнее время служители работали с 3 часов утра до 9 часов вечера. Работы были «чрезмерно отяготительны, а при том несоответственны по скудно поставляемой пище». Не освобождали крестьян от работ и зимой, в морозы и пургу. Даже в праздничные дни гнули спину на дом «святых угодников» Зосимы и Савватия, а потому у служителей не было свободного времени «для починки платья и обуви». За невыполнение дневной нормы выработки служителей наказывали. За каждый пропущенный по болезни день удерживали по 30 копеек из 40-70 рублевого годового жалованья!

Рассказав о своих «крайних и несносных нуждах и бедствиях», крестьяне просили определить, сколько лет они должны работать на монастырь, по скольку часов в сутки, назвать праздничные дни и указать, «сколько на обед полагать свободы»[76].

Зверская эксплуатация монастырских тружеников была столь очевидной, что пришлось синоду заслушать 17 июня 1835 года дело «о долговременных и отяготительных работах служителей». Решили рекомендовать соловецкому архимандриту поступать со служителями «с большей умеренностью и внимательным попечением», чтобы не доводить их «до ропота и жалоб».

Призывы к благоразумию и воздержанию от излишеств не доходили до монахов. Наоборот, усмотрев в жалобе рабочих «восстание против своего начальства», старцы начали мстить служителям. 1 ноября 1835 года те же крестьяне жаловались в синод на то, что после их писем в столицу «последовали со стороны господина архимандрита крайние стеснения и обида».

В эпоху «великих реформ» и в последующие годы монахи эксплуатировали даровой труд богомольцев, работников по обещанию, и вольнонаемных.

Эксплуатация «свободных» людей была столь жестокой и обращение с ними таким варварским, что даже архангельский губернатор Гагарин вынужден был 13 декабря 1867 года обратиться к министру внутренних дел с письмом, в котором потребовал ликвидации автономии островов и подчинения их общему полицейскому надзору. Губернатор назвал известные ему факты вопиющего насилия монахов над богомольцами.

Двух богомольцев, заподозренных в краже вещей на Соловецком подворье, монахи едва не замучили до смерти. Один из них «был привязан к столбу среди двора таким образом, что едва касался земли ногами, все тело его вытянулось, кисти стянутых назад рук почернели от натиска крови», а другой «был на ночь притянут к оконной решетке также руками назад». Мучители остались безнаказанными: «Дело кончилось уверением, что такие истязания не повторятся, что позорный столб снят и что монах-каратель лишен рясофора»[77]. Если таковы были условия жизни и работы штатных служителей и богомольцев, то положение арестантов, присланных «в тяжкие труды под конвоем», не поддается описанию. Арестанты были бесправными людьми. Жаловаться на своих мучителей они не могли. Некоторые из заключенных предпочитали смерть каторжным работам и готовы были решиться на самоубийство.

Как и в предшествующие столетия, ссылали в Соловки в административном порядке, без суда и следствия, без указания вины арестанта. О причине ссылки обычно говорилось в общих словах «за соучастие в злоумышленном обществе», «за дерзкое порицание установленного государственными законами образа правления», «за раскольничество», «за старообрядчество», «за отпадения от православия». Из сектантов только скопцов называли своим именем.

В XIX веке соловецкая тюрьма стояла по-прежнему вне контроля судебных и тюремных учреждений. Ею единолично распоряжался архимандрит, пользовавшийся комендантскими правами. Ему поручено было «личное за арестантами наблюдение»; он должен был требовать от караульного начальника выполнения возложенных на него обязанностей по охране тюрьмы и заключенных. Штаб-офицер подчинялся игумену и содержал арестантов по инструкции, которую давал ему комендант крепости и острога. Караульный офицер обязан был каждое утро являться к архимандриту и рапортовать о состоянии арестантов. Осуществлять тюремные функции игумену помогала старшая братия, которая, по словам архангельского губернатора, получила значение «обособленной и безответственной в отношении к арестантам власти».