Узники ненависти: когнитивная основа гнева, враждебности и насилия - [29]
В общем случае влияние оказывает то, как нас воспринимают окружающие – точнее, наше представление о том, как нас воспринимают. Умозаключения вроде «она относится ко мне с неодобрением» влияют не только на возникающий в нашем сознании образ человека, который критически настроен по отношению к нам, но и на то, как мы представляем самих себя. Во время взаимодействия с другими людьми в нас проявляется тенденция проецировать на них этот образ и предполагать, что такими нас и видят. Если они относятся к нам плохо, то нами же проецируемый на них образ может быть: «слабак», «неряха», «тупица» или «неудачник». Поэтому наше представление о себе может меняться: место «я кажусь неудачником» займет «я и есть неудачник». Поскольку то, как люди нас воспринимают, связано с тем, насколько они нас ценят, обесценивание нашего имиджа в глазах общества вызывает психическую боль. Результат критики или оскорбления аналогичен физической агрессии: мы поднимаемся на защиту себя от нападения или стремимся отомстить. Так мы минимизируем психологический урон, наносимый этими ударами. Если удается дискредитировать агрессора, негативное влияние на нашу самооценку ослабевает.
Первоначальное толкование Луизой «критики» босса привело ее к чувству уязвленности. Последовавший затем пересмотр этого толкования поведения начальника вылился в озлобление и даже ненависть. В промежутке между уязвленностью и гневом произошел перенос центра внимания на индивидуума, который вызвал у нее болезненные ощущения, и на его предполагаемую вину за то, что ее не ценят так, как до́лжно. Мысли вроде «нечего ему так со мной обходиться» и «да он просто наглец – и это после того, что я для него сделала» делают этого человека повинным в оскорблении и способствуют переходу от принижения себя к принижению его. Подобное изменение в выстроенной мысленной конструкции позволило ей перейти от ощущения обиды к гневу и злости. Озлобление, оставаясь раздражающим фактором, тем не менее для нее в значительной степени более приемлемо, чем обида, так как заменяет ощущение уязвленности на ощущение силы. В каком-то смысле это выполняет ту же функцию, что и вербальный ответ «контратакующего» характера, несмотря на то что отмщение остается целиком и полностью в мыслях и образах.
Различные виды «нападений» могут вести к гневу и стремлению наказать агрессора. Луизу охватывал гнев не только когда она ощущала несправедливое отношение к себе вышестоящего лица, но и когда подчиненные не оправдывали ее ожиданий. Однажды она нагрубила своему ассистенту Филу – за то, что тот не выполнил вовремя порученное ему задание. Даже в этой ситуации Луиза в первый момент ощутила себя уязвленной. Когда она заметила промашку ассистента, в ее голове мелькнула последовательность быстрых мыслей и чувств: «Он меня подставил; я на него рассчитывала». За этим последовал прилив разочарования. Следующее быстрое соображение: «Что он дальше учудит? Я больше не могу ему доверять», – вылилось во всплеск тревожности, которую вместе с обидой затмила следующая серия мыслей: «Он не должен был так ошибаться… Ему следует быть более внимательным… Он вообще безответственен». А это уже непосредственно вызвало чувство гнева.
Тут мы опять наблюдаем последовательность:
Потеря и страх → Огорчение, страдание → Переключение внимания на «обидчика» → Ощущение гнева.
Причина гневливой реакции – выход на сцену императивов «должен» и «не должен», которые перекладывают ответственность за возникшие трудности на другого человека. Луиза решила, что Фил обязательно «должен был поступить более ответственно», поэтому за данный проступок на него следует наорать. Несбывшиеся ожидания и чувство обиды вызвали у нее гневную реакцию.
Мы все ожидаем многого от других: они должны помогать, сотрудничать, быть разумными и справедливыми. Эти ожидания часто поднимаются нами до уровня правил и требований. А когда кто-то, на кого мы рассчитывали, нарушает правила, мы злимся и желаем его наказать. Под всем этим лежит чувство того, что нарушение некоего кодекса делает нас самих более уязвимыми и менее эффективными. Наказание же нарушителя помогает восстановить ощущение собственной силы и влияния.
Отругав своего помощника, Луиза почувствовала облегчение и занялась другими делами. Однако, в общем случае, эффект от наказания другого человека не длится долго. Полученные повышение самооценки и чувство удовлетворения не защищают от возможных расстройств из-за будущих передряг. Фил сам чувствовал обиду и гнев, а потому нажаловался коллегам по работе, ссылаясь на то, что к нему отнеслись не должным образом. Луиза была очень удивлена, когда узнала об этом, поскольку считала, что поступила с Филом честно и справедливо. Обеспокоенная своим имиджем, который он нарисовал перед коллегами, Луиза стала раздражаться снова и снова.
Этот инцидент иллюстрирует другие принципы, сопутствующие проявлению озлобления и гнева. Тут оба человека чувствовали себя оскорбленными и уязвленными: Луиза – из-за упущения Фила, Фил – из-за полученного от Луизы нагоняя. Каждый считал себя жертвой, а другого – обидчиком. Педанты и приверженцы строгой дисциплины, наказывающие за ее нарушение, часто не обращают внимания на долгосрочные последствия своих наказаний, причиняющих «нарушителям» боль и страдания. Мы думаем, что как только «вырвем из своей груди занозу», создающую нам неудобства, гармония во взаимоотношениях восстановится. Однако объект нашего недовольства и озлобления остается при этом оскорбленным и в чем-то ущемленным, поэтому запросто может затаить обиду. Восстановление баланса в отношениях для меня нарушает этот баланс для вас. В рассмотренном случае баланс был снова нарушен тем, что Фил нажаловался коллегам – возник типичный случай замкнутого круга.
