Узники ненависти: когнитивная основа гнева, враждебности и насилия - [113]
Рост экономической и военной мощи, помноженный на культ национализма, для государства, оценивающего себя как способного на продвижение собственных интересов за пределы своих границ, может стать искушением для экспансии с целью приобретения новых территорий и ресурсов. Такая позиция воспринимается соседями как угроза, что ведет к эскалации общей напряженности в отношениях между этими странами. Чувствующее угрозу государство стремится найти союзников, чтобы компенсировать свои уязвимости. И все затронутые этими факторами страны включаются в гонку вооружений, не желая оказаться неготовыми к возможной агрессии соседа. Нация, образ которой в глазах ее представителей имеет черты, характерные для мачо, ощущая неблагоприятные для себя сдвиги в балансе сил, будет испытывать уязвимость, по мере того как другие нации на нее ополчаются. А если такая «нация-мачо» посчитает, что война неизбежна, она может первой нанести упреждающий удар[266].
Подобная последовательность событий и складывавшиеся обстоятельства привели к развязыванию Первой мировой войны. Экспансионистская Германия, испытывавшая обостренное чувство собственной уязвимости, связанное с ее положением государства, окруженного со всех сторон врагами и имеющего исторический опыт внешних вторжений, ощутила, что эта уязвимость растет. Общее состояние ее главного союзника – Австро-Венгрии – ухудшалось, а недружественные Франция, Россия и Британия создали между собой союз[267]. Убийство сербскими националистами эрцгерцога Франца-Фердинанда, наследника Австро-венгерского престола, стало спусковым крючком для катастрофической последовательности событий, несших прямую угрозу и Сербии, и Австро-Венгрии, а поэтому – и Германии, Франции, России, Англии.
Перед Первой мировой войной национальная самооценка Сербии приводила ее к образу отчаянно борющегося за независимость королевства, которое в любой момент могло оказаться под господством все еще грозной Австро-Венгерской империи, а возможно, и быть ею уничтоженным. Сербия, с ее относительно недавно обретенной и очень шаткой независимостью, видела себя лидером (в «стиле мачо») более широкой южнославянской общности – королевства, которое должно быть образовано из соседствующих с ней провинций Австро-Венгерской империи. По мере того как волна панславянского национализма прокатывалась по стране, возникали радикальные группы, стремившиеся подорвать Австрийскую империю, такие как сербская «Черная Рука». В конце концов, эта террористическая группировка достигла своей цели-минимум – убила эрцгерцога Франца-Фердинанда[268].
Лидеры Австро-Венгрии стремились сохранить империю, трещавшую под давлением населявших ее этнических групп. В данной обстановке существовала реальная угроза полного разрушения и без того подорванного имиджа. Представители разных национальностей – сербы, чехи, словенцы, хорваты, поляки – продолжали бороться за независимость. Желая предотвратить крах Австро-Венгрии, как и Турецкой империи, имперское правительство стремилось подавить сепаратистские движения в провинциях, якобы подстрекаемые Сербией. Ошибочно обвинив в убийстве эрцгерцога ее правительство, Австрия решила нейтрализовать ведущего подрывную деятельность соседа.
В июне 1914 года после некоторых колебаний австрийское правительство приняло решение вторгнуться в Сербию, а это действие, очевидно, было санкционировано кайзером Германии Вильгельмом[269]. Так как агрессия против славянской Сербии несла риск вовлечения в конфликт славянской же Российской империи, Австрия заручилась поддержкой Германии и получила заверение в том, что та придет на помощь в случае российского вмешательства. Кайзер направил Австрии соответствующую ноту, дав последней карт-бланш на ее действия и обещая германскую поддержку. Мобилизация российской армии с целью продемонстрировать Австрии силу, способную ее сдержать, была воспринята как фундаментальная угроза Германии, чей образ себя как уязвимой нации подкреплялся грядущей перспективой разгрома Россией ее союзника – Австрии. Вторжение австрийских войск в Сербию привело к цепной реакции, завершившейся в кульминации объявлением Германией войны России и ее союзнику – Франции.
Исторический фон, на котором развивалась Германия, проливает свет на ее склонность к развязыванию «оборонительной» войны. Широко распространенное представление об уязвимости страны перед лицом внешней агрессии формировалось на протяжении всей ее истории[270]. Отсутствие естественных препятствий на границах, которые облегчали бы отражение иностранных вторжений, сделало Германию ареной, где разворачивались многочисленные европейские войны. Массовая резня во время Тридцатилетней войны наложила свой отпечаток на многие аспекты немецкого мировоззрения, в частности привела к своего рода клаустрофобии по отношению к враждебным и опасным соседям.
