Узник в маске - [12]

Сильви застала ее за оживленной беседой с королевой. Но стоило прозвучать имени гостьи, как она обернулась и превратилась в олицетворение приветливости.

— Госпожа де Фонсом! Какая неожиданность! А мы то думали, что вы навсегда останетесь у себя в Пикардии!

С этими словами она бросилась навстречу Сильви, протянув руки, словно они были лучшими подругами. Сильви была вынуждена ограничиться легким реверансом. Анна Австрийская ответила за Сильви:

— Королю не перечат, милая племянница. Герцогиню ввели в свиту инфанты, вашей кузины . Подойдите, дорогая Сильви, позвольте мне вас обнять! Признаться, нам вас очень недоставало, поэтому я встретила решение сына аплодисментами. Больше десяти лет траура — не слишком ли?

— Надо признать, — подхватила Мадемуазель, косясь на наряд Сильви, — что иногда траур бывает к лицу и приносит пользу. Но разве вы до сих пор в трауре?

— Не сомневайтесь, ваше высочество, — ответила Сильви. — Я дала обет никогда больше не надевать ничего яркого.

— Совсем как Диана де Пуатье, обладательница непревзойденного вкуса! Сразу видно, что вы выросли в благородных замках. Я подумаю, не последовать ли вашему примеру.

Сама Мадемуазель носила траур по своему отцу, умершему недавно, 2 февраля, и вынужденно носила вуаль, но для разнообразия пользовалась огромным количеством жемчуга.

— Ваше высочество слишком молоды, чтобы сделать такой выбор. — Сильви хорошо знала о событиях в свете, хотя сама до последнего времени в нем не вращалась, поэтому добавила: — К тому же это не придется по вкусу коронованной особе, которой вы мечтаете рано или поздно понравиться.

Этих слов оказалось достаточно, чтобы завоевать симпатию принцессы. Она тут же обернулась к королеве-матери.

— Желаю, чтобы госпожа де Фонсом сопровождала меня завтра в Фуэнтерабиа, где я собираюсь наблюдать инкогнито за первой стадией бракосочетания инфанты.

— Инкогнито? Но ведь это бессмыслица! Не будучи узнанной, вы не будете допущены в церковь.

— Мы предстанем просто двумя французскими дамами, пришедшими засвидетельствовать почтение своей будущей королеве. По-моему, мысль недурна.

— Более чем недурна! Однако к вам присоединится Мотвиль. Она — мои глаза и уши, к тому же обладает непревзойденной способностью пересказывать увиденное.

— Значит, нас будет трое? Не возражаю. Появление Мазарини заставило Мадемуазель умолкнуть. Возобновился безмолвный балет реверансов. Кардинал даже не позаботился о том, чтобы о его появлении было заблаговременно объявлено, и вошел к королеве попросту, совсем по-соседски, даже в домашних туфлях. Тем не менее Сильви, не видевшую его уже больше двух лет, больше интересовала не эта подробность, как будто подтверждавшая настойчивые слухи о тайном браке между кардиналом и Анной, а его облик, отмеченный тяжелой болезнью.

Впервые за долгие годы герцогиня не смогла не отдать должное храбрости этого человека, мучимого камнями в почках и жестоким ревматизмом. Ведь уже долгие месяцы он, находясь вдали от дворцовых удобств, вел трудные переговоры с испанскими дипломатами, призванные положить конец бесконечной войне и заключить мир, скрепленный брачным союзом на троне. Неизменно элегантный, ухоженный, источающий аромат благовоний, призванный заглушить зловоние болезни, он тем не менее не был в состоянии сохранить прежнюю осанку и властное выражение лица, страдания давали о себе знать. Только руки, предмет его гордости, сохраняли былую красоту и белизну, да и манеры не пострадали, по оказанному ей приему Сильви, знай она Мазарини похуже, могла бы вообразить, что ее отсутствие при дворе причиняло бедному кардиналу мучительную боль, конец которой положило ее возвращение.

— Итальянец всегда остается итальянцем, — шепнула ей на ухо Мадемуазель. — Этот в особенности: совершенно неисправим!

Тем временем просторное помещение, в котором совсем недавно царил покой, постепенно заполнялось людьми. Подоспели участвовавшие в морских игрищах принцессы де Конде и де Конти в сопровождении фрейлин. Звуки флейт, барабанный бой и возгласы «виват!» предвещали скорое появление короля.

Скоро в высоких дверях возник и он сам — совершенное сочетание золота и синевы, резко выделяющееся на фоне разноцветных нарядов королевской свиты. Сильви сказала себе, что инфанте повезло, даже не будучи королем Франции, Людовик прослыл бы очень интересным молодым человеком, которого не портил даже небольшой рост. Привычка повелевать проявлялась во всем его облике, сквозила в горделивом взгляде голубых глаз, в царственной посадке головы, в снисходительной уверенности жестов, во всей повадке. Людовик XIV обладал грацией танцора, лишенной даже слабого подобия слащавости. А до чего притягательна была его улыбка! Вряд ли нашлась бы женщина, способная перед ним устоять.

Месье, брат короля, шествовавший с ним почти что бок о бок, разве что самую малость позади, являл разительную противоположность монарху. Даже огромные каблуки не могли исправить главный его недостаток — малый рост; в остальном же и он был хорош собой. Густые темные волосы в завитках и тонкие черты лица выдавали немалую примесь итальянской крови. Нарумяненный, надушенный, увитый лентами, разодетый в пух и прах, он изо всех сил старался соответствовать своей репутации «первого красавца королевства», хотя силой духа мало уступал самому королю. Мазарини сделал Филиппа таким, каким хотел, привил ему чрезмерный интерес к туалетам, страсть к искусству, радостям жизни, всему красивому и изящному. Главная цель кардинала состояла в том, чтобы новый король не столкнулся в лице брата с опасностью, какую представлял для его отца неуемный Гастон Орлеанский. Судя по всему, цель