Узлы на простыне - [40]

А свадьба в Кракове! С ней танцевал сам король. Голова кружилась от упоения своей красотой и удачей. Она, Марина, была центром вселенной, все хотели говорить с ней и танцевать с ней. Красавица. Отец потирал руки. Она была гордостью семьи.

И как все переменилось. Неужели за те несколько часов праздника она платила теперь всем, что имела.

Она вспомнила древнюю сказку, которую рассказывала ей бабка. Как же там было — что выбираешь — счастливое начало и ужасный конец, или несчастье и неудачи вначале, и счастливую старость.

Может, это и есть смысл и тайный закон человеческой жизни? За все надо платить. За каждое удовольствие, за каждую удачу, за каждую радость расплачиваемся слезами, горем. Но это же несправедливо! Так жить нельзя! Зачем тогда жить, если одни несчастья причитаются нам по закону.

Закону! Какому закону? Кто его придумал?

Марина решительно придвинула к себе бумагу, и обмакнула перо в баночку с чернилами. И снова замерла. Чернила капнули на бумагу, но шляхтянка даже не заметила этого. Сколько писем она написала!

— Господи Боже, — вывела она нетвердой рукой. — Меня все предали. Все, кого я любила, и кто должен был любить и покровительствовать мне. Все отвернулись от меня, предали меня, забыли обо мне. Весь мир ненавидит меня. Все шипят мне вслед, улюлюкают и грозят скормить меня свиньям. За что, господи? Я всего лишь хожу в платье другого покроя. Чем я отличаюсь от них? Платьем. Прической. Красотой. Языком.

Платье порвалось, прическа растрепалась, красота износилась. Я могу говорить на этом варварском языке. Но понять их варварские чувства я не могу. Может, я отличаюсь верою? Я верю, и поэтому я добрее, честнее и…

Марина вскрикнула. Перо выпало у нее из рук. Честнее…  Разве? Так ли это…  Она же признала второго за первого. Это был обман. Но так сказал ей отец. Это не ее грех. Она всего лишь послушная дочь. Она сказала и сделала так, как велел ей отец. Значит, она платит и за грех отца. Ведь сказано же в Библии:

«Не делай себе кумира и никакого изображения того, что на небе вверху, и что на земле внизу, и что в воде ниже земли; не поклоняйся им и не служи им, Я Господь, Бог твой, Бог ревнитель, наказывающий детей за вину отцов до третьего и четвертого рода, ненавидящих Меня, и творящий милость до тысячи родов любящим Меня и соблюдающим заповеди Мои».[2]

Но почему? Сама она даже прикоснуться к себе не позволила тому, другому Дмитрию, пока они не обвенчались. Святость брака была для нее вне сомнений…  Не этим ли своим шагом признала она свой обман. Второй раз венчаться…  Все сразу поняли, что это не тот, первый, что тот не спасся. Что Дмитрий, которого она признала своим мужем, не имеет ничего общего с тем, который был в Москве, с которым она венчалась в Кракове, к которому ехала в Россию.

Обман раскрылся. Не в этом дело. Марина тряхнула спутанными, слипшимися волосами. Дело в том, что она всех обманула. Да глупости…  Никому не было дело, какой это Дмитрий, тот, или другой. Не важно. Ее обман — ее грех. Ее и только ее. Она сама и расплачивается.

— Я обманула, Господи, — вывела она, и перо дернулось у нее в руке. За окном закаркали вороны. Этот звук вполне вписывался в мрачность места, слов и мыслей.

— Я обманула всех. Я признала своим мужем другого человека. — Она остановилась. Пламя свечи притягивало, препятствовало, одурманивало, и успокаивало. — Но не перед тобой, Господи. Я не пустила его к себе, я не жила с ним во грехе, пока ты не соединил нас, как положено, по святым обычаям церкви.

Да какая разница, Господи, все и так знали, что это не он, все смеялись над ним, насмехались над нами, над ним и мной…

Она остановилась снова. Можно ли оправдываться перед богом? Этому ли учили ее монахи-бернардинцы…  Ведь перед Господом Богом, как перед собой. Он знает все.

— Да, я обманула. Признаю и каюсь. Раскаиваюсь.

Но я сама была обманута!

Отец…  Король…  Полька вспомнила, как отплясывала с ним в Кракове. Она бросила перо и шмыгнула носом. Рука непроизвольно потянулась к растрепанным и грязным волосам. Как они были уложены тогда! Сколько жемчуга вплетено в сложную прическу из светлых соломенных волос, которые вызывали восхищение мужчин. Все говорили, что жемчуг идет ей. Как она тогда смеялась! Если бы она могла, она бы танцевала и танцевала тогда всю ночь и утро, и следующий день. Бесконечно. Король, сам король обращался с ней, как с ровней! Он вставал и снимал перед ней шляпу. Что он тогда говорил? Да, точно, он напутствовал, говорил добрые важные речи! Интересно, в таких вот речах бывает хоть капля истины?

«Если тамошние люди прежде сохраняли с коронными землями согласие и доброе соседство, когда не были связаны с королевством никаким кровным союзом, то при этом союзе любовь и доброе соседство должны быть еще больше. Чтобы она не забывала, что воспитана в королевстве, что здесь Бог возвеличил ее настоящим достоинством, что здесь ее родители, и близкие, и дальние родственники, что она должна заботиться о сохранении доброго соседства между этими государствами и вести своего супруга, чтобы он своим дружелюбием, добрым соседством и готовностью оказывать услуги вознаграждал все то, что с любовью сделано ему нами, этим королевством и твоим отцом. Помни о страхе Божьем и чти своих родителей. А своему потомству, если Бог даст ей его, внуши любовь к польским обычаям, веди его к хорошей дружбе с польским народом».