Узлы на простыне - [17]

Звонок в дверь почему-то не стал для меня неожиданностью. Петр рванулся к двери первым. Тут в коридоре лежали мешки со старыми вещами, с тем, что когда-то носила бабушка. Стопка старых детективов, перевязанная веревкой, которые мне и раньше всегда хотелось выбросить, тоже приютилась у выхода, печально покосившись от удара Петькиного ботинка. Я медленно ковыляла в коридор, когда увидела в раскрытую дверь его, моего Димку. Светлые волосы чуть волнились, пеплом спускаясь на глаза, голубизну которых не мог заглушить темный коридор. Он какой-то другой, — подумалось мне, но мысль потерялась, все еще не хотелось сосредотачиваться на анализе и разглядывании того, что существовало в реале, в сегодняшнем дне, в том моменте, который выхватил меня так внезапно.

— Митька! — воскликнула я.

«Хирург» отступил, давая парню войти.

— А Митька у нас кто? — пробормотал он. — Я что-то не помню в списке посещавших никаких Митек.

Я даже рассмеялась, настолько мне показалось это незначительным и мелочным. Смущенно провела рукой по своим волосам, едва едва начавшим напоминать о себе короткими всходами.

— А где бабушка? — меня поразил его первый вопрос, и молния параллели горестно саданула память. Бабушка и я — мы обе были брошенными и забытыми трупами, о которых никто не вспомнил в течение трех лет.

— Я слышала голос Насти у тебя дома. Это что? — сама не пойму, как задала этот вопрос. Но не смогла не спросить его первым. Не важно, что не приходил, но что делает Настя у него дома?

— Бабуля тут своим трупом всю квартиру провоняла, детка. Вы тут, видать, совсем отморозки, на людей плюете, как на асфальт. Хоть бы изредка апельсины носили, хоть бы шкурки от них, или зернышки. Может, вони было бы меньше.

Митька посмотрел на меня исподлобья. Нервно потеребил кончик носа. На пальце кольца не было. Хотя отметила я это механически.

Предчувствие чего-то ужасного и необратимого почему-то сжало мне сердце. Накануне я бросила трубку, когда поняла, что моя лучшая подруга, берет телефонную трубку и отвечает на звонки у Митьки дома. Но я не стала даже думать об этом, просто сразу прекратила думать вообще. Мозг не хотел. И вот теперь Митя молча теребил свой нос.

— Мы с Настей поженились, понимаешь. Мы ходили к тебе в больницу, она сказала, что любит меня.

— Хороший предлог, — прокомментировал «хирург». — А чего же перестали в больницу ходить? Иль она любить перестала?

— У нас сын — Игорек.

Наверное, я побледнела, потому что Димка сделал шаг ко мне и обнял. Трость моя упала, и я забыла обо всем, почувствовав его руки. Его глаза испуганно заглядывали прямо внутрь меня. Губы, такие мягкие, нежные, жадные, что-то продолжающие шептать, они были рядом, вот они, и я прижалась к ним. Прижалась и проникла в них как в источник своей жизни, чтобы хлебнуть немного счастья и воздуха, глотнуть жизни, вернуть ее, утонуть в ней.

И только теперь до меня дошло то, что сказал Митя. Я поняла, наконец, смысл его слов и значение того, что домашний телефон озвучивал голос моей подруги.

Поцелуй рассказал мне все. Это был чужой поцелуй. Это были чужие губы, чужой язык. Все изменилось. Все было по-другому, все было не так. Это был не мой Дмитрий. Мой Дмитрий никогда так не целовался. Это был какой-то торопыга, который каждым движением своего языка старался отделаться от меня, а не отдаться мне. Все эти механистические упражнения даже близко не напоминали те упоительные, балдежные и томительные мгновения, которые я провела, целуясь с тем Дмитрием, моим. Куда же он делся?

— Ты с ней целовался?

— С кем? — оторвался от меня он.

— С кем, с Настей.

— Во дает, — «хирург» не отрываясь смотрел мое шоу.

— Мы поженились.

— Ты что, с ней целовался?

— У нас сын, полтора года.

Теперь до меня дошло и это. Чужой, и не только чужой, но и чья-то собственность. Не только не мой, но и несвободный. Слова, повисшие в моем сознании ничего не значащими абстракциями, не имеющими никакого реального смысла, приобрели осязательную важность и конкретность.

— У него уже внуки ползают, пока ты копыта собирала свои по сусекам, — Петька буйствовал. — Очнись, девка.

— Ты с ней целовался…  — снова повторила я, но уже тихо, без вопросительного знака, я сказала это, как приговор, как приговор самой себе. — Ты с ней целовался, — еще раз повторила я, как преступник, который все еще не верит зачитанному судьей вердикту, не верит, что решение вынесено, и ничего изменить нельзя.

— Но ведь три года прошло.

— Что? — моя трость валялась у меня под ногами, проблематично было поднять ее. Почему мне так захотелось поднять ее? Митя все еще обнимал меня.

— Три года прошло.

— Откуда я знаю, сколько и чего тут прошло! — я пыталась отстраниться от него, уперлась руками ему в грудь, но он все не отпускал меня. Я начала дрожать. Его живот прикасался к моему животу. Все плыло у меня перед глазами. Желание волнами поднималось и мягким теплом струилось по спинному мозгу. Внизу все переворачивалось, пульсировало. Я не могла справиться с силой ощущений, не могла даже противиться им, не могла набросить петлю контроля на вновь захлестывающую меня с головой волну страсти. Веки тяжелели, глаза закрывались, колени подгибались. — А у меня? — заплетающимся языком проговорила я.