Узлы - [23]

– А вам радостно что ли?..

– Нет. Лишь только иногда… Скорее всегда тоскливо… Но даже нечастая радость стоит того, чтобы жить!..

Из туалетной комнатки выкатилась капельница на штативе с колёсиками. На крючке болтался химраствор.

– Вот она! Вот! – закричала Марианна Родионовна и воздела руки.

– Катись отсюда прочь!.. Прочь… – закричал Бабочкин на капельницу.

Капельница вопросительно звякнула. Бабочкин настойчиво зашептал:

– Про-о-очь!..

Дверь каюты отворилась, внутрь просунулась рука кастелянши и выволокла капельницу в коридор.

– Капельницы, вафельницы, блистеры, хуистеры, – сказала кастелянша и захлопнула дверь.

– Какой всё же здесь предупредительный персонал, – заметил Бабочкин и крепче прижал к себе Марианну Родионовну.

Дверь снова отворилась, кастелянша просунула голову и сказала:

– А мы, между прочим, обратно плывём…

Капельница покатилась по полутёмному коридору вслед за кастеляншей. Электричество мигало. Кастелянша пыталась тоже мигать. Синхронно. Но коридор качало. Неожиданно штатив принялся сопротивляться, зацепившись колёсиком за кусок оторванного плинтуса.

– А ну, сука, но!.. Но-о-о, тебе говорят!

Из каюты напротив высунулась голова Андрiя Скляренко.

– Поможешь… жете… Поможи́те? – вопросила кастелянша.

Скляренко высвободил капельницу.

– А мы, между прочим, обратно плывём… – сказала кастелянша и скрылась в темноте коридора. Андрiй захлопнул дверь. Рвануло, ухнуло. Пулемётная очередь рассекла воздух. Стрюцкий сидел в засаде и вытирал испачканной в земле рукой окровавленное лицо. Кровь стекала откуда-то с макушки.

– Зачепило тебе, – сказал Скляренко. – Потерпи… потерпи… Де ж аптечка? На допомогу!23

Иллюминатор распахнулся, лавина вод влила внутрь каюты человечка с сумкой. На сумке алел крест. Человечек вскочил на ноги и захлопнул иллюминатор. Высыпал из сумки мокрые бинты, баночки, тюбики, блистеры. Облизал свои пальцы:

– А-а-а, солёненький я…

– Допомагай! Потім себе распробуешь,24 – прикрикнул на него Скляренко.

Медбрат принялся врачевать. Ухнуло, хлопнуло. Андрiй Скляренко повалился на бок, из его правого предплечья засочилась тонкими струйками кровь. Медбрат забинтовал голову Стрюцкого и принялся обрабатывать рану Скляренко. Степан разлепил глаза и застонал. Свободной рукой Андрiй поднёс к его рту бутылку с горилкой. Стрюцкий выпил, откашлялся и забормотал:

– Я, по-моему, тебе уже говорил, что я в Государственном Бюджетном Учреждении работаю? Так вот я там массовик-затейник этакий… мероприятия разные организовываю… культурный сектор… А, впрочем, не важно… Важно другое – с кем и для кого наше Учреждение работает… Ну то, что это, в принципе, неэффективная и,, по сути никому не нужная структура, это…

– Добре, добре… Потім розкажеш!..25

– Не-е-ет, ты послушай! Ведь это очень важно… Неэффективная структура… Понимаешь? Абсолютно неэффективная! И мы, все кто там работает, мы знаем об этом… Но продолжаем каждый день приезжать и отчаянно камуфлировать обыкновенное воровство бюджетных денег за чередой бестолковых псевдокультурных мероприятий!.. Мы подлецы!.. Но… мы нашли себе оправдание, мол, мы не одни такие… А ведь и вправду не одни… Не только наша структура неэффективная… Вся вертикаль неэффективная… И вот тебе пример… Из надёжных источников (тех, что выше нашего учреждения по вертикали!) я получил сведения, согласно которым весна не наступит… по крайней мере в ближайшие две недели с начала моего отпуска… Положительно не наступит! Сведения предельно точные… А какие ещё они могут быть?.. Там же вертикальнее… выше там… посему оттуда виднее… информативнее… И что же? На поверку сведения их оказались ложными! Наврали? Утаили? Или… получается, они сами ничего не знают, а только вид делают?.. Как и мы?..

– Після все… після…26

За вентиляционной решёткой что-то щёлкнуло, зашипело, зашуршало и зычный голос диктора возвестил:

– Поёт Дмитро Гнатюк!

Следом зазвучала ласковая музыка и бархатный баритон затянул:

Нiч яка мiсячна, зоряна, ясная! 

Видно, хоч голки збирай. 

Вийди, коханая, працею зморена, 

Хоч на хвилиночку в гай.

Медбрат закончил бинтовать предплечье Скляренко, тот привалился к стене, прикрыл глаза и взялся подпевать.

– Народная?

– Та ни… Михайло Старицький…

– Хорошо!

– Так добре!

Сядемо вкупочцi тут пiд калиною – 

I над панами я пан! 

Глянь, моя рибонько, – срiбною хвилею 

Стелеться полем туман.

Небо незмiряне, всипане зорями, – 

Що то за божа краса! 

Перлами ясними ген пiд тополями 

Грає краплиста роса.

Ти не лякайся, що нiженьки босiї

Вмочиш в холодну росу: 

Я тебе, вiрная, аж до хатиноньки 

Сам на руках вiднесу.

Ти не лякайся, що змерзнеш, лебедонько, 

Тепло – нi вiтру, нi хмар: 

Я пригорну тебе до свого серденька, 

А воно…27

В иллюминатор нетерпеливо застучали. Бархатный баритон смолк, ласковая музыка оборвалась.

– Кто там ещё, – заворчал медбрат и впустил внутрь грузного пожилого мужчину с кожаным портфелем. Грузный мужчина захлопнул иллюминатор, оглядел насквозь мокрую одежду, пальто горчичного цвета, измокший портфель, поцокал языком и сел возле Степана.

– Что, Степан?

– Что?

– Лежишь?

– Лежу.

– Хуёвый какой-то у тебя отпуск!..

– Да… не очень как-то на этот раз вышло…