Узкий путь - [48]

- И ты ненавидишь ее?

- Ненавижу? Ее? Побойся Бога! Разве она чем-то виновна предо мной? Я жалею ее... я бы даже подсказала ей, намекнула, что в действительности происходит у нее под носом. Как думаешь, не пустить ли слушок? Мне ведь и самой хочется поскорее развязать этот узел, гордиев узел!

- Я удивляюсь только, - с деланной развязностью перебила Ксения, почему ты раньше не рассказала мне все это? Зачем было выдумывать, скрывать, уверять, что между вами ничего нет? Ты ведь чуть ли не матерью клялась, что нет ничего... а сама вон как жирно развернулась! Да еще так убедительно всегда жаловалась на свое одиночество... Я же тебя жалела, думала: жаль, не сложилась у тетки судьба...

Марьюшка Иванова построжала:

- Послушай, Ксения, тон у тебя какой-то игривый, а мне сейчас не до смеха. А что скрывала от тебя правду, так я... не решалась, страдала... Мне все лезло в голову, что Назаров тебе нравится и ты будешь ревновать.

- Ну, чепуха! - вскрикнула Ксения, не удержавшись от искреннего испуга, недоумения и обиды. - Ты небылицы сочиняешь! С какой стати мне ревновать? Когда это мне нравились этакие толстозадые скоморохи? Ты что-то путаешь, дорогая. Могла бы придумать отговорку посерьезней.

Марьюшка Иванова поскребла скрюченными пальцами воздух, словно и его раздирала мука зуда.

- Не буду изъясняться высокопарно, но ты и так смекнешь... он для меня - все... это любовь! - пролепетала она и обратила на подругу затуманенные и умоляющие глаза.

- Что это мы тут будто мучаемся, на этой паршивой набережной? - громко рассмеялась Ксения.

- Не знаю...

- И что же ты собираешься делать?

- Тоже не знаю. С ним у меня, конечно, ничего не выгорит. То есть я решилась: я прогоню его... не мешкая, сегодня же. Только появится - укажу ему на порог. Хватит морочить мне голову, пусть поищет других дурочек. Пусть идет к своей Кнопочке. А с ней я тоже перестану встречаться. - Слезы выступили на глазах рассказчицы. - Все это нелегко будет вынести... но я двугорбая, с одного горбика перекину на другой и как-нибудь донесу. Мы, женщины, чего только не претерпевали! А с толстозадым скоморохом, как ты его называешь, разговор у меня будет короткий. Попросту говоря, я решилась. А ты что посоветуешь? Согласись, я сделала правильный выбор. А что я действительно решилась, видно по тому, что я тебе все наконец и выложила. Больше таить и терпеть все это в себе не могла, и его больше нет сил терпеть. Пора кончать... Доколе?!

Ксения иронически попыхтела и раздула ноздри, патетика подруги нисколько не убеждала ее, что та и впрямь исполнит свои намерения, а к тому же ей было безразлично, прогонит Марьюшка Иванова Назарова или нет.

Марьюшка же не чувствовала этого равнодушия и даже вообразить ничего подобного не могла, она не сомневалась, что и на сей раз, как всегда, заручилась поддержкой Ксении и теперь с легкостью восстановится на пути прилежного следования идеалам чистоты и совершенства. Иронию подруги в отношении ее намерений она расценивала как своеобразное комикование, целью которого было разрядить чрезмерное напряжение разговора. И хотя ей было не до шуток, жаркое желание подластиться к приятельнице и тем отблагодарить ее за отзывчивость и снисхождение побудило Марьюшку довести до некоторого даже гротеска энергичные усилия раз и навсегда похерить всякие сомнения на счет ее решимости. Дрожь крупно прошла по ее тонкому телу, она разбросала в стороны трепещущие руки, устремив взгляд вытаращенных глаз в некие недоступные другим пространства, и сама уже не могла отличить нужное от наносного в своих действиях, действительное от метафорического. Она смахивала на большую яркую птицу, и прохожие останавливались, смотрели и слушали, пытаясь понять, что произошло с пернатой красавицей. Даже Ксения, не узнавая всегдашней, привычной обезьянки, косилась на подругу с удивлением.

***

У Ксении противоречивые чувства к Марьюшке Ивановой давно уже для удобства сложились в некую однозначную и не требующую мотивировки привязанность, и ее равнодушие к вопросу об изгнании Назарова объяснялось самодостаточностью разразившейся в ее душе бури изумления перед фактом, что ей долго и ловко пускали пыль в глаза. Она привыкла верить подруге, а та провела ее как дурочку, как несмышленное дитя. Теперь она понимала, что коль не догадалась обо всем сама, когда догадался даже пьяненький и помешанный на своих грязных делишках Сироткин, стало быть, у нее отсутствует некое особое внимание к людям, особое чутье на них; и если у других это чутье способно принимать вид даже каких-нибудь щупальц, у нее вместо таких щупальц сгустки запекшейся, ороговевшей крови. Это было нехорошо. Ксения как бы заново озирала мир и с трудом находила себе в нем место.

Марьюшка Иванова нанесла ей жестокое оскорбление. Каялась, если верить ее заверениям, а ведь в сущности сделала так, что Ксения уже не в состоянии оправиться от изумления, видя, что Марьюшка совсем не тот человек, за которого себя выдавала. Не могла Ксения ни справиться с изумлением, ни постичь, как, каким образом составилась у подружки потребность в столь нелепом и злом обмане. Ей хотелось поделиться с кем-нибудь своим недоумением, своей обидой на Марьюшку. У Ксении не то чтобы чесался язык, он у нее пронизывался тысячью иголочек и корчился от боли, и она в глубине души сознавала, что ей прежде всего нетерпится отомстить подруге. К тому же Марьюшка Иванова забыла взять с нее обещание хранить ее признания в тайне.