Узкая дверь - [26]

– К сожалению, я в данный момент ничего на сей счет сказать не могу, – ответил я, тщательно подбирая слова. – Время покажет. Всякие там пробы, образцы и так далее. Но спасибо, что заглянули ко мне. И мне кажется, что сейчас вам и всем остальным лучше пока воздержаться от обсуждения этой темы даже друг с другом. – Я позволил себе перевести взгляд на своих второклассников, по-прежнему сидевших кучками в разных углах. – Не хотелось бы, знаете ли, беспорядка в рядах новобранцев.

Он кивнул, но вид у него был неудовлетворенный, и мне ничего не оставалось, как вернуться к проверке контрольных работ. Вообще-то я терпеть не могу вот так затыкать рот хорошим людям, но в данном случае мне совсем не хотелось, чтобы Аллен-Джонс втянул меня в серьезный разговор. Он, возможно, юноша и несколько расхлябанный, особенно когда речь идет о латинской грамматике, зато мыслит необыкновенно ясно, давая оценку тому или иному человеку. И я отнюдь не был уверен, что в данном случае он поймет, почему я отвечаю так неохотно и действую так медлительно, и вряд ли догадается, почему данная ситуация требует столь деликатного подхода.

– Сэр, у меня к вам еще один вопрос, – сказал он, совсем понизив голос.

Я вздохнул и снова посмотрел на него, оторвавшись от проверки тестов.

– Это насчет Бен, – прошептал Аллен-Джонс.

– А что – насчет Бен?

– В том-то и дело. – Аллен-Джонс не сводил с меня глаз. – Помните, сэр, как я тогда пришел к вам и сообщил, что я гей? А вы даже не спросили, откуда мне это известно. Вы лишь поинтересовались, не может ли это помешать мне как следует заниматься латынью.

Я кивнул. Я хорошо это помнил. Честно говоря, мне всегда становилось не по себе, если приходилось обсуждать с учениками вопросы сексуальности или гендерной принадлежности. По моим представлениям, чем меньше об этом говорить, тем лучше.

– Вы что же, хотите уверить меня, что и Бен – тоже гей?

Аллен-Джонс покачал головой. У него был такой вид, словно он сражается с переводом какой-то на редкость трудной латинской фразы.

– Тогда что же? – Я по-настоящему пребывал в замешательстве. Хотя сообщение о Бен меня ничуть не удивило. Чересчур короткие волосы, чересчур резкие манеры, чересчур категоричный отказ носить юбку. Сегодня молодежь куда сложнее, чем в прежние времена. Дик и Джейн. Дженет и Джон. Косички с бантиками, очаровательные щеночки. И совершенно не требовалось задавать себе вопросы, кто есть кто и почему это именно так. Когда я был мальчиком, девочки мне представлялись поистине гостьями из иного мира.

– Так что именно Бен хотела мне сказать? – спросил я. – И почему она не пришла ко мне со своими вопросами сама?

Аллен-Джонс снова посмотрел на меня. Его синие глаза были очень-очень серьезны.

– Хотел, сэр. Он уже несколько раз пытался с вами поговорить об этом. С самого начала, когда еще только начал здесь учиться, он пытался вам объяснить. Он и всем нам рассказал, кто он на самом деле. А когда человек тебе такое рассказывает, его, ей-богу, стоит послушать.

Когда Аллен-Джонс наконец ушел, я задумался о том, что он мне только что рассказал. Я не раз слышал, как тот или иной мальчик вдруг заявлял о своей принадлежности к противоположному полу, но с моими учениками такое происходило впервые. Еще лет двадцать назад я наверняка попросту отмел бы подобные заявления. Я понимаю, конечно, что являюсь представителем старой гвардии и обременен всеми предрассудками моего поколения. Однако преподаватель классических языков просто обязан иметь хоть какое-то представление о концепции метаморфозы. Возможно, это у них пройдет. Надеюсь, что пройдет – ведь каждый ребенок, конечно же, должен стремиться стать таким же, как все другие дети. Но Бен никогда не была такой, как другие; она, как и Аллен-Джонс, похоже, лучше, чем большинство подростков, сознавала, кто она такая на самом деле. Когда человек рассказывает тебе, кто он на самом деле, его, ей-богу, стоит послушать. Так мог бы сказать Гарри Кларк, и мысль о нем неожиданно наполнила мою душу острой тоской. Гарри всегда старался быть самим собой. Но когда наши друзья рассказывают нам, кто они такие на самом деле, разве мы по-настоящему их слышим? Я вздохнул и сунул руку в ящик стола в поисках пакетика с разноцветными лакричными леденцами. Хотелось бы мне верить, что эта исходно пасторальная история с человеческими останками на краю будущего бассейна имени Гундерсона может быть решена быстро и в полном соответствии с законом. Но, похоже, начавшийся триместр уже сулит нам самые неожиданные вызовы судьбы. Я сунул руку в карман и нащупал там старый значок префекта школы «Король Генрих», ныне отмытый от грязи и даже вновь начавший блестеть, поскольку я то и дело его вынимал и рассматривал. Некая выпуклость, точно типографский знак пунктуации, ощущалась на его обратной стороне там, где была отломана застежка, и я задумчиво водил пальцем по этой выпуклости, размышляя о том, каким все-таки знаком она в итоге окажется: финальной точкой, многозначительной запятой или многоточием. Но все-таки нужно же что-то делать, думал я, ведь там погиб какой-то мальчик. Он, конечно, не из наших учеников, да и случилось это много лет назад, но разве может это влиять на наше отношение к его убийству?