Ужин в центре Земли - [58]

Всюду, куда бы она ни пошла, ее встречают высокие новые дома, и Рути знает, что, когда в просвете откроется панорама, она непременно увидит холмы, застроенные зданиями, выросшими на месте былых земледельческих террас, и долины, где среди тонкоствольных рощ белеют виллы и тянутся ленты новых дорог. Все эти места Рути исходила с подругами в детстве. Они охотились за сокровищами и, хоть и нечасто, находили их. Древние монеты и стеклянные бусины, забившиеся, подобно ракушкам, между дорожными плитами римских времен. Бывало, спускались в Лифту и, если поблизости не было мальчишек, прыгали в водоем в одном белье, а потом обсыхали на солнце. Играли в прятки среди покинутых жителями домов этой пустой, как ореховая скорлупа, арабской деревни у въезда в город.

Почему бы и нет, думает Рути сейчас. Сколько лет миновало с тех пор?

Она направляется к западной окраине города. Не спеша движется вниз вдоль извилистого шоссе к тремпиаде — к месту для автостопа, где и солдаты, и хасиды ловят попутные машины — каждое племя в своей униформе.

Придя в озорное, девчачье настроение, она сходит с дороги и по той самой крутой тропе идет узким ущельем — возвращается назад, в давнее прошлое, по которому она остро тосковала.

Тут все по-прежнему. Арабские дома еще стоят. И ей вспоминается — вспышка памяти — быстрота, с какой уносились, когда появлялись они с подружками, газели. Религиозные девочки, они представляли себе — ничего сложного, — что этот зеленый оазис у ручья и есть Эдем, что они первые люди на свете; а пустые жилища они переставали видеть.

Генерал, с которым она всегда была рядом при его жизни, мало отдалился и после смерти. Стоя у водоема, в котором купалась в детстве, Рути вспоминает один из бесчисленных поздних вечеров в его официальной резиденции. Все, кроме нее и охраны, были уже отпущены домой.

Генерал вошел в помещение из внутреннего дворика и отыскал ее в своем кабинете, где она все закрывала на ночь.

— Я жду гостя, — сказал он. — Понимаю, что неожиданно, но не хочется никого вытаскивать из кровати, чтобы готовили угощение.

— Если просите меня о чем-нибудь, так и скажите, — отозвалась она с ноткой упрека.

— Можете соорудить нам поесть — в порядке одолжения мне? Простое что-нибудь для гостя.

— Только простое и может быть, — сказала она, опечаленная тем, что в кладовой почти ничего нет: все заказанные продукты прибудут только завтра.

Она пошарила в кухне и нашла яйца, перцы и кое-что из овощных консервов. Еще фрукты, арбуз, кое-какие сыры и хорошую буханку хлеба. Имелась банка хумуса. Рути поняла, что выйдет из положения.

Она принялась готовить шакшуку, попутно разогрела вчерашние бурекасы и начала резать огурцы для аппетитного израильского салата, жалея только, что нет ни петрушки, ни мяты.

Выложила маринованные огурцы и оливки, и, если трапезу как-нибудь называть, она бы назвала ее полуночным завтраком.

Она еще готовила, когда в кухню вошел Генерал, а с ним — она глазам своим не поверила — Арафат собственной персоной.

Он стоял перед ней в униформе и в своей знаменитой куфии, конец этого головного платка был, как всегда, аккуратно уложен на плече треугольником, напоминающим очертания большого Израиля, Палестины. Она редко теряла дар речи, но сейчас… Она никогда раньше не видела Арафата живьем.

Генерал, который был в хорошем настроении, представил их друг другу.

— Мой любимый недруг заглянул перекинуться словечком, — сказал он.

Арафат поздоровался с ней тем самым высоким голосом, что она до этого слышала только по радио или через телеэфир. Слова — «приятно с вами познакомиться» — прозвучали, слетая с его полных губ, ровно так же.

Мужчины не перешли ни в кабинет Генерала, ни в столовую, ни во внутренний дворик, где он очень часто принимал посетителей. Они уселись за кухонный стол, и Генерал сказал ей:

— Рути, слишком много времени обе стороны потратили впустую. Мы встретились, чтобы сдвинуть дело с мертвой точки. И где, как не на кухне, удобней всего накрыть стол?

Она сказала, что может оставить их одних и закончить готовку потом. Но Генерал, преисполненный гостеприимства, настоял, чтобы она не уходила.

И она осталась — готовила, подавала, сновала туда-сюда, убирала пустые тарелки, наливала питье. Тихая, незаметная, как муха на стене.

Разговор они начали не с дел, не с политики, не с будущего двух народов. За шакшукой пустились вспоминать все свои неудавшиеся попытки убить друг друга, все несчастные случаи, все опасные положения, когда тот или другой мог погибнуть и не погиб.

— Мой самолет потерпел аварию в пустыне, а я остался жив, — сказал Арафат.

— Когда я был совсем молодой, меня ранило в живот в Латруне.

— Ваши снайперы держали меня под прицелом в Бейруте.

— Вы про это знаете? — спросил Генерал, лучась.

— Я видел фото. А раз так, значит, вы хотели, чтобы я его увидел.

— Зря мы тогда вас пощадили.

— Сэкономили бы на теперешнем ужине, — сказал Арафат, беря маринованный огурчик. — Почему вы не стали стрелять? Мне всегда хотелось знать. Давление русских? Американцев?

— Просто это было бы неправильно, — ответил Генерал. — Дьяволу ведь так нравится, что мы оба тут орудуем.