Ужин с шампанским - [22]

На перекрестке милиционер останавливает.

— Вы, говорит, товарищ, что, в кино снимаетесь? Зачем вам шпага?

— Во-первых, говорю, это не шпага, а сабля турецкая, интересна как работа древних оружейников, а во-вторых, может, я дружинник? Порядок охраняю.

Он мне вслед:

— Шутник! Дружинники у нас приемами самбо и каратэ владеют. Им сабля ни к чему.

Однако поднял настроение: уже за кинозвезду меня принимают.

Прихожу на службу. Сотрудники — ко мне:

— Что с вами?

— Ничего, говорю.

Пошептались и разбрелись. А я ни за какое дело взяться не могу, сердце так и поет…

Не проходит четверти часа — начальник вызывает. Вхожу к нему, саблей по полу бряцаю. Он в кабинете с замом, тем, что в кожаных штанах. И так издалека начинают: «Как дела, как жена, как здоровье?»

А у самих на уме сабля. Боятся, что часы их японские и джинсы затмит. Я прекрасно все понимаю, но вида не подаю.

— Хорошо. Спасибо.

— Вы это что, — говорит начальник, — в виде шутки на работу шашку надели?

— Во-первых, отвечаю, это не шашка, а турецкая сабля, а во-вторых, мне нравится с ней ходить. Она мне идет.

— Вы, — говорит начальник, — ее лучше снимите, а то неудобно как-то… К нам сегодня корреспондент из газеты приехать должен.

— Ну и что? — возражаю. — Ему, может, даже интересно будет на памятник древнего искусства взглянуть.

— В общем, — и лицом багровеет, — шутки в сторону, я, как начальник, требую, чтобы вы эту шашку сняли.

— Во-первых, напоминаю, это не шашка…

И вынул ее из ножен. Лезвием солнечный зайчик ему в глаза пустил.

Тут секретарша входит. На цепочке, которой подпоясана, кортик болтается. Докладывает, что корреспондент прибыл. Он сам — следом за ней. Через левое плечо фотоаппарат перекинут, через правое — колчан со стрелами.

Переступил порог и сразу на меня уставился.

— Вот ведь, — вздохнул он. — Выходит, от моды я на целых три столетия отстал. А поди ж ты: утром югославские сервизы давали… Если б я пращой над головой не размахивал, то к прилавку не пробился бы.

Начальник тогда задумался и говорит:

— Вы мне хорошую мысль подали. Я уже месяц в главке пороги околачиваю, никак на прием попасть не могу.

Делать нечего, ради такого случая одолжил ему саблю.

А заместитель его, когда шеф, саблей размахивая, умчался, из кармана вороненый пистолет достает. Мы с корреспондентом повскакали и руки вверх тянем.

— Да это игрушечный, — успокоил он нас, — но смотрится, будто настоящий. А вы думаете, как я штаны вельветовые раздобыл?.. Сегодня вот в парикмахерскую собрался. Ведь они только под дулом пистолета могут нормально постричь. Так, чтоб потом на улицу не стыдно было выйти.

Подошел я к окну. Смотрю: на улице — кто в шлеме, кто в кольчуге, кто в бинтах. А группа мужичков подхватила бревно на манер тарана и пивбар штурмует. Понятное дело: лето, жара…

Косолапая лошадь

Просыпаюсь я рано. И можно бы сразу, схватив ручку, сесть за письменный стол. Но я знаю: через полчаса жена начнет собираться на работу и затеребит меня вопросами о том, куда положила свою сумочку и где ее помада. Я буду злиться, и в конце концов мы поссоримся. Поэтому я лежу тихо, притворяясь спящим, и в результате действительно засыпаю.

Когда я снова открываю глаза — уже двенадцать. Время, когда Хемингуэй кончал работать и начинал охотиться или рыбачить. А Франсуаза Саган в это время еще спит — у нее привычка спать до трех.

Я закуриваю, но подниматься не спешу. Изучаю солнечные зайчики на потолке, прикидываю, что в холодильнике на завтрак.

Из переулка через открытое окно в комнату проникают какие-то непривычные звуки. Я прислушиваюсь. Звуки очень похожи на стук копыт об асфальт и скрип телеги. Я резко вскакиваю и выглядываю наружу: по мостовой бредет понурая косолапая лошадь. Она нехотя тянет старую телегу, в которой, безразлично свесив ноги, сидит мужчина в телогрейке. Как это здорово и необычно! Надо бы сесть и записать эту картинку.

Я наскоро умываюсь, завтракаю и сажусь за стол.

— Ну-с, что будем писать? — спрашиваю я себя.

Можно повесть. О том, как жила себе лошадка в деревне, возила воду, а потом попала в город. Тьма машин, прорва людей, масса впечатлений. А еще можно роман о мужике в телогрейке. Как жил он в селе, работал в поле, а потом запряг колхозную лошадь и повез на базар картофель. Или нет, я напишу трогательную сказку, где главным действующим лицом будет Добрая Косолапая Лошадь.

Но как начать? Я пытаюсь вдохновить себя самыми разными ухищрениями, пробую писать, как Гоголь, стоя, потом привязываю себя к креслу, как Бальзак. Нет, не идет.

В порыве раздражения я ладонью отбрасываю со лба мешающую прядь и чувствую короткий тонкий укол. Ну надо же — вырвал волос. Так и есть, вот он, застрял в ремешке часов.

Я вскакиваю и бегу в переднюю, к зеркалу. Смотрюсь в фас, в профиль. Да, заметно поредела моя шевелюра.

Я возвращаюсь к столу. Но писать не могу. Вырванный волос наводит на грустные размышления о быстротекущем времени, о вечном.

Дребезжит телефон. Я знаю, это звонит мой старый друг Саша.

Сашке не повезло — его фамилия Пушкин и он вынужден подписывать свои, в общем-то, неплохие стихи псевдонимом Ал. Пушкарев. Саша хороший человек и не беспокоит меня в первой половине дня, когда, как ему известно, я работаю. Но он знает, после трех я свободен.