Ужин моего таракана - [12]

— Никогда не думал, что современную девушку можно встретить в церкви. А ваша красота очень идет этому храму. Ведь это храм в честь Петра и Февроньи. Простите мне мою грубость, но я поражен.

Я весь сжался, ожидая того, что она осадит меня одной лишь улыбкой, и я растекусь лужицей талой водицы. Но девушка улыбнулась и отошла от полыхающих свечей:

— Вы меня смутили. Не знаю,… вы хотите со мной познакомиться?

На ее бледных щеках взыграл слабый румянец, и я промямлил, проклиная себя за свои аппетиты:

— Да, очень бы хотелось…. Не подумайте ничего такого…. Меня Антон зовут.

Она вновь улыбнулась:

— Меня Вера… Антон — это значит почему, а…

— Вера, — прервал я ее, — это одна из христианских добродетелей.

— Вам еще нужно поставить свечи?

И действительно, в руке у меня был по–прежнему сжат целый пучок церковных свечей. Длинных и тонких, как отрезанные пальцы гитариста. Бог ты мой, ну и сравнения лезут мне в голову, когда я смотрю на такую красоту.

— Всего пару штук. Эти я купил впрок, к будущему Сочельнику.

В моей голове уже оформился гадкий, вылезший откуда–то из подвала моей души, план действий. Я даже зажмурился от удовольствия. И для его осуществления мне придеться обратиться вовсе не к христианину.

* * *

— Ой, Славик, дай галстук поправлю.

Я криво отражаюсь в зеркале: нарядный белый шкаф с черной стрелкой галстука. Света вертится вокруг меня, прихорашивает с тем усердием, на которое могут тратить бесценную энергию только глупые девушки.

Я ловлю ее порхающие, как бабочки, ладони и целую в пухленькие, мягкие пальчики. Отвратительная, ухоженная, лишенная даже самого маленького шрама или пятнышка рука. На ней не выступают сухожилия, не стерты казанки, не надломлен ноготок. Даже заусенца не торчит. Отвратительно–идеальная рука.

Ей бы пошел открытый перелом, обнаживший птичьи косточки, но я сдерживаю себя:

— Ты прекрасна, но если ты еще больше затянешь галстук на моей шее, то задушишь меня.

Мне становится не по себе от произнесенной банальности, родом из тупоумных семейных комедий. Но Светик смеется, точно я рассказал ей самую смешную шутку в жизни. Девушка, обряженная в новое платье, будет смеяться над чем угодно, ведь сегодня я должен познакомиться с ее родителями.

— Точнее с мамой. Я живу с ней, и братом, без отца. Ты ей так понравишься! Она будет без ума от тебя!

Я в этом не сомневаюсь, так как я нравлюсь женщинам, хотя они все реже нравятся мне. Но это неопределимое стремление человека — впечатлять и срывать аплодисменты вынуждает меня действовать.

Светина мама проживала в гнусной пятиэтажке. Маленькие, скособоченные подъезды с уродливой мелкой плиткой, душно спрессованные квартирки, где на стенах всегда висит ковер. Ей уже было немного стыдно за то, что ее мать, та, кто породил ее на свет, живет в такой обшарпанной бедности. Еще поднимаясь по лестнице Света, сказала мне:

— Мы хотим переехать отсюда… Брат работает…

Я же чувствую, что здесь они останутся навсегда.

— Не дом красит человека, а человек дом.

Мне было решительно без разницы, как выглядит жилище, куда я напросился в гости, и кто такой ее брат, тающая личность которого прожужжала мне все уши. Да, это именно я, а не моя подруга настояла на том, что я должен познакомиться с ее мамой. Света полна надежд, гордости, предвкушения, хвастовства о том, что сумела отхватить парня, который учится на банкира, имеет машину (временно находящуюся в ремонте), собственную квартиру. Надо сказать, что девушка стала намного приятней с момента нашего знакомства. С нее слетел этот презрительный пафосный налет стервочки. Она стала человечней, что ли. Всем в этой жизни хочется простого людского счастья. Но у каждого о нем разные представления. Зная то, что произойдет, мне было ее даже немножко жаль. Удивительно, но даже такая девушка смогла преобразиться и отойти от прежней, бесполезной жизни.

Я не хочу ее расстраивать, говоря о том, что весь мой образ, а также имя — это выдуманная на скорую руку ложь. Я не поленился снять левую квартиру и положить на видное место ключи от арендованного автомобиля. Разумеется, я не рассмеюсь в лицо бедной Светочке, по–варварски разрушив все ее надежды, нет. Я играю не на тромбоне, а на скрипке.

После нажатия кнопки звонка — птичий шелест. Такой же искусственный, как умирающий на подоконнике чахлый цветок. За дверью послышались шаги, и я ободряюще поцеловал девушку в щечку. Ее серенькие глаза зажмурились от удовольствия. Бедная, глупенькая Светочка!

— Это мы, мам. Открывай!

После первых секунд знакомства, когда открывшая дверь женщина с надеждой изучает меня, на ее лице сменяется масса эмоций, и оно становится похоже на полотна Пикассо. Ведь это та самая женщина, усредненная жизнью, сероватая с красными губами и родинкой над левой губой. Та самая, которую я впервые заприметил в кулинарном колледже. Та самая, у которой я с настойчивостью спрашивал на улице, как мне пройти на небо.

Я широко улыбаюсь и говорю:

— Здравствуйте, Галина Марковна!

И уверенно перешагиваю через порог.

* * *

Мы сидим за обеденным столом в белой кружевной юбке. Она слегка желтовата, как нечищеные поутру зубы. Сколько бы ее не жевал барабан стиральной машины, она все равно пахнет вытянутой из шкафа затхлостью.