Ужас на поле для гольфа. Приключения Жюля де Грандена - [36]
Из-под бамбуковой кровати раздался какой-то шорох. Я безучастно уставился на кровать в полном безразличии к любому новому ужасу. Но, несчастный, к такому я готов не был.
Лишенная великолепного одеяния, в простом саронге и жакете из дешевого хлопка, едва прикрывавшем ее великолепное тело, с бусинкой из слоновой кости в носу вместо бриллианта, без всяких драгоценностей, Мириам, танцовщица, выползла из-под кровати и бросилась к ногам де Грандена.
– О, мсье! – произнесла она голосом, наполненным слезами. – Пожалейте меня, прошу вас, умоляю! Будьте милосердны ко мне, как могли бы пожалеть вашу сестру…
– Morbleu, дитя мое, о чем вы просите? – спросил де Гранден. – Как могу я пожалеть вас, если даже не могу избежать собственной смерти?
– Убейте меня, – ответила она отчаянно. – Убейте меня сейчас, пока есть время. Смотрите, я принесла вам это, – она отогнула складку дешевого саронга и достала национальный крис, короткий заостренный меч с волнистым лезвием.
– Нанесите мне удар им, – умоляла она, – а потом, при необходимости используйте его для своего друга и для себя; никакой другой надежды нет. Оглядитесь вокруг, разве вы не видите, что нет иного способа умереть в этой тюремной комнате? Когда-то здесь было стеклянное зеркало, но один пленный белый сломал его и преуспел в том, чтобы порезать свои запястья осколками. Он умер. С тех пор у Гунонга Безэра в этой комнате стоит металлическое зеркало.
– Pardieu, вы правы, дитя мое, – согласился де Гранден, разглядывая туалетный столик, над которым висело металлическое зеркало. – Но почему вы ищете смерти? Вы также предназначены для осьминога?
Она вздрогнула.
– Однажды, возможно. Пока я сохраняю свою красоту, у меня остаются шансы выжить. Каждый день старая Умера, одноглазая чертовка, учит меня танцевать, и когда я не нравлюсь ей (а ей очень трудно понравиться), она бьет меня бамбуковыми прутами по ступням, так, что я едва могу ходить. И Гунонг Безэр заставляет меня танцевать для него каждую ночь, пока я не валюсь с ног от усталости, и если я не улыбаюсь, когда танцую, или если я утомляюсь слишком быстро, пока он не разрешает мне остановиться, он бьет меня.
Всякий раз, когда судно попадает в его ловушку, он спасает некоторых офицеров и заставляет меня танцевать перед ними. Я знаю, что они должны пойти на корм дьявольскому чудовищу, и все же я должна улыбаться им, или он изобьет меня так, что ноги мои будут кровоточить, а старуха будет избивать дальше, когда он устанет.
Мой отец был французом, мсье, хотя я сама родилась в Англии от испанской матери. Мы потеряли все наши деньги во время войны, поскольку мой отец управлял ювелирным магазином в Реймсе, и продажные боши украли все, что он имел. Мы приехали на острова после войны, и мой отец занимался торговлей. Мы возвращались домой на голландском судне «Ван Дэмм», когда Гунонг Безэр поймал его в свою ловушку.
Меня он оставил, чтобы обучать местным танцам и мучить – видите, он вставил мне в нос кольцо, как рабыне. – Она подняла дрожащую руку к простой бусине в носу. – Мой отец – о, Бог Израиля! – был скормлен осьминогу на моих глазах мне же в назиданье: я отправлюсь за ним, если не буду покорной всем желаниям Гунонга Безэра.
Что ж, мсье, убейте меня и избавьте от мучений, – закончила она просто.
Пока девушка говорила, на лице де Грандена отразилась целая гамма эмоций: от ужаса до сострадания. Когда она закончила свой рассказ, он выглядел задумчивым.
– Подождите, подождите, моя милая, – попросил он, когда она совала крис в его руку. – Я должен подумать. Pardieu! Жюль де Гранден, вы глупец, вы должны думать теперь как никогда прежде!
Он погрузил лицо в ладони и склонил подбородок почти к коленям.
– Скажите мне, моя капусточка, – внезапно спросил он, – они позволяют вам выходить из этого проклятого дома днем, hein?
– О, да, – отвечала она. – Я могу пойти куда и когда угодно, если не занимаюсь танцами или не лежу избитой. На этом острове даже каннибалы на берегу не смеют дотронуться до меня из-за страха перед хозяином. Я принадлежу Гунонгу Безэру, а он скормит любого, кто коснется его собственности, огромному морскому дьяволу.
– А почему вы никогда не стремились умереть от своей собственной руки? – спросил подозрительно де Гранден.
– Иудеи не совершают самоубийств, – ответила она гордо. – Умереть от чьей-либо руки не возбраняется – дочь Иеффая умерла так. Но уйти из жизни своими руками, окрашенными в красный цвет своей крови, противозаконно для нас.
– Ах, да, я понимаю, – согласился он с коротким поклоном. – Вы, дети Иакова, стыдитесь так называемых христиан и соблюдаете свои заветы, дитя мое. Eh bien, но у всех нас есть совесть, моя красавица.
Давайте-ка рассмотрим: в ваших прогулках по этому ненавистному острову, не видели ли вы около той площадки, где установлены мачты, кустарников с ярко-красными листьями и фруктами как незрелые яблоки, что растут во Франции – низких кустарников с бледно-зелеными плодами?
