«Ужас Мой пошлю пред тобою». Религиозное насилие в глобальном масштабе - [30]
Часто говорят, что библейский Храм должен был располагаться непосредственно под величайшим мусульманским святилищем, Куполом Скалы. Однако же, как заверял Лернер, в реализации его прежнего плана – попросту поднять его на воздух, чтобы расчистить место для Храма, – нужды больше нет. Руководствуясь новейшими археологическими данными, он определил, что Храм должен был быть расположен немного сбоку от Купола, между святилищем и мечетью Аль-Акса, так что с технической точки зрения в устранении мусульманской святыни не было никакой надобности. Что еще важнее, по словам Шпринцака, Лернер «больше не ждал скорейшего пришествия Мессии»[131]. И тем не менее, как сказал Лернер, чрезвычайно важно, чтобы святой город целиком находился в руках евреев, и уступать даже малую пядь библейской земли – то есть часть Западного берега – арабам с их Палестинской автономией было для него чистейшей ересью.
Именно поэтому переговоры с арабскими лидерами вызвали у него такое разочарование, а мирное соглашение в Осло между Рабином и Арафатом – глубокую скорбь, и именно поэтому он считал, что, что смерть Рабина от рук Игаля Амира была морально оправданной. В более раннем интервью с Лернером, состоявшемся за несколько недель до убийства, тот сказал мне, что Израиль, по его мнению, свернул не туда – не только в плане политической безопасности, но и в куда более важном отношении его духовной миссии. Позднее он сообщил мне, что смерти Рабина предшествовала большая дискуссия на тему того, насколько религия дозволяет политические убийства – или, как выразился Лернер, «казни» – еврейских лидеров, если те проявляют опасную халатность и являются, по сути, врагами иудаизма. Поэтому Лернер «нимало не удивился» тому, что кто-то вроде Игаля Амира взялся убить Рабина и преуспел. Единственное, что для него оставалось загадкой, – «почему никто не сделал этого раньше»[132].
Рис. 7. Йоэль Лернер у себя в кабинете в Иерусалиме. Фото: Марк Юргенсмейер
Вечером 4 ноября 1995 года, направляясь на большую мирную демонстрацию, которая должна была состояться на площади перед мэрией в Тель-Авиве, премьер-министр Ицхак Рабин и его жена Лея обсуждали возможное покушение и меры предосторожности, которые им, возможно, следует принять. Больше всего они опасались боевиков ХАМАС, вполне способных отомстить политику за его мирные инициативы. Они знали, что мирный процесс критикует также и воинственная оппозиция со стороны евреев, «но даже в самом диком кошмаре, – сказала мне потом Лея Рабин, – мы не могли представить, что нападет еврей. Нам казалось немыслимым, чтобы один еврей задумал убить другого»[133].
Позднее тем же вечером Рабин произнес перед сотней тысяч собравшихся речь и заявил о своем убеждении, что израильтяне верят в мир и «готовы ради него пойти на риск»[134]. По словам очевидцев, это была одна из лучших минут в жизни политика, вершина его карьеры и миг большой личной радости. Несколько минут спустя, когда он спустился с лестницы и шел к машине, стоявшей на парковке поблизости, студент из консервативного тель-авивского Университета Бар-Илана наставил на него пистолет и выстрелил в упор. Рабин упал на тротуар рядом с машиной, а студента, которого звали Игаль Амир, задержала полиция. По его словам, он «нисколько не сожалел» о своем поступке, который совершил «в одиночку и повинуясь велению Божьему»[135].
Впоследствии Амир – бывший участник боевых действий, изучавший теперь еврейский закон, – заявил, что решение убить премьера далось ему нелегко и что это была уже такая третья попытка: два прошлых раза что-то не задалось. В целом это его решение основывалось на мнениях воинственных раввинов, утверждавших, что подобное убийство является оправданным исходя из «положения о преследовании», прецедент которого есть в иудейском праве[136]. Согласно этому принципу, еврей обязан остановить человека, представляющего для евреев «смертельную опасность», – а именно такую ситуацию, думал Амир, и создал Рабин, пустив Палестинскую автономию на Западный берег.
В принципе, как сообщил мне Йоэль Лернер, «положение о преследовании» – не очень-то убедительное основание убить Рабина, поскольку для апелляции к нему нужно сперва доказать, что тот добивался смерти евреев. Поэтому Лернер и его друзья вывели три других и более весомых основания «казнить», как они выражались, политика. Во-первых, с их точки зрения его правительство было «нелегитимным» как сформированное на основе коалиции избирателями из числа либеральных евреев и арабов, а кроме того, тайно вело переговоры с Организацией освобождения Палестины (ООП). Во-вторых, Рабин якобы проводил «антиеврейскую» политику, сильно ослабившую еврейский авторитет. Наконец, в-третьих, Рабин – «предатель» и разбазарил государственные земли, а в военное время – а нынешнюю борьбу, по мнению Лернера, иначе и не назвать – предательство карается только смертью.
Поэтому, когда Лернер сотоварищи завели речь о «предательстве» Нетаньяху, раз тот продолжал обещать палестинцам независимую страну на Западном берегу, неравнодушные израильтяне опасались возвращения той атмосферы ненависти, кульминацией которой стало убийство Рабина
