«Ужас Мой пошлю пред тобою». Религиозное насилие в глобальном масштабе - [137]
Подобное решение устроило бы арабов как внутри, так и вне ХАМАС. Говорить, что израильские евреи относятся к нему без энтузиазма, очевидно, излишне. С учетом этого, а также значительного военного превосходства Израиля, могут ли радикальные палестинские мусульмане добиться своего хотя бы отчасти? Со стратегической точки зрения, как я уже отмечал выше, теракты обычно непродуктивны и редко ведут к изменению расклада сил. Если кто-либо не готов возлагать надежды на следующее и так далее поколения (а доктор Рантиси заявлял, что готов), действиям в символическом плане следует предпочесть стратегическое планирование, нацеленное на немедленное или же постепенное достижение реальных целей. Для революционных перемен необходимо хорошо организованное массовое движение, как в Иране, либо действенная военная сила, как в Афганистане. Изменений можно добиться также и путем политического давления – как это было в Судане и Пакистане, где режимы капитулировали перед идеологиями религиозных националистов и случился поэтапный, но фактически бескровный государственный переворот. Но ни в одном из этих случаев, как уже говорилось, первичные средства обретения власти не включали терактов.
В некоторых случаях, впрочем, добытая терактами власть конвертировалась в разменную монету для переговоров, а бывшие террористические организации переквалифицировались в эффективные политические партии. Как пример такого процесса, который можно обозначить как «приручение насилия», можно привести мирные переговоры в Северной Ирландии и обращение «Шинн Фейн» в действенную силу на местных выборах. И все-таки, как свидетельствует теракт в деревне Ома в августе 1998-го, ренегаты от активистских движений не всегда воспринимают такие соглашения благосклонно и настаивают на продолжении жестоких полувоенных кампаний. В конце концов, идеология космической войны сильно усложняет какие-либо компромиссы. Однако же общественная поддержка компромиссного соглашения, как видно все из того же инцидента в Оме, может оставить сторонников насилия в одиночестве – так что, продолжая теракты, они теряют последних своих приверженцев.
Чтобы принять другого, особенно когда продолжается спорадическое насилие, от обеих сторон требуется некоторая степень доверия. Интересные примеры в этом плане являют переговоры по «смутам» в Палестине и Северной Ирландии. В последнем случае британцы не обвиняли «Шинн Фейн» в теракте в Оме: напротив, лидеры обеих сторон выступили против него объединенным фронтом. Поэтому широкая публика восприняла этот теракт как бессмысленный, периферийный по отношению к североирландскому католическому сообществу и контрпродуктивный в плане достижения ими каких-либо политических целей. В Израиле же, когда мирное соглашение было на грани провала и теракты ХАМАС возобновились, израильские власти публично обвинили подписавшего мир с палестинской стороны Ясира Арафата собственно в терроризме. Тем самым, скорее всего – не нарочно, Ариэль Шарон и другие израильские лидеры придали деятельности ХАМАС определенный вес, уравняв его с Арафатом, а легитимность палестинского лидера была подорвана, поскольку на него возложили вину за поступки ренегатов, которых он едва ли мог обуздать. Это ослабило Арафата, укрепило боевой дух довольных произведенным эффектом хамасовцев – и насилие продолжило раскручиваться по спирали.
Поиски компромисса с использующими терроризм активистами сопряжены, таким образом, с немалыми трудностями, и как выход работают не всегда. Одни активисты могут утихомириться, тогда как другие – наоборот, обозлиться, что их принципы якобы «предали». Сложность случая с ХАМАС и Арафатом состояла не только в том, что после приведших к власти Ариэля Шарона выборов израильская сторона была мало расположена к сотрудничеству, но и благодаря несговорчивости ХАМАС с его опасениями потерять все рычаги давления, приобретенные за счет прежней тактики. Некоторые члены организации ратовали за то, чтобы изменить стратегию и участвовать в палестинских выборах в качестве партии, но тогда руководство ХАМАС от этого отказалось. Причина была отчасти политической: они знали, что хотя и могут победить в Газе, на Западном берегу им вряд ли удастся соперничать по числу сторонников с ФАТХ и прочими партиями, выступавшими за Палестинскую администрацию Арафата. Иная причина их опасений была идеологической: стоит погрузиться в риторику космической войны, как отказ от нее будет означать пойти вопреки воли Божьей.
Наблюдение, что идея космической войны может сделать любые переговоры немыслимыми, приводит нас к четвертой возможной реакции на терроризм – а именно десакрализации. В случае если абсолютный характер борьбы удается деактивировать, религиозная составляющая изымается из политики и возвращается к нравственности и метафизике. Коль скоро религиозные активисты по-прежнему одержимы образами «духовной брани», привязанной вместе с тем к противостоянию в мире дольнем, рассмотренные только что нами сценарии – легкая победа, подчинение религиозных активистов путем запугивания или поиски компромисса – становятся в лучшем случае проблематичными. Однако можно представить ситуации, когда сильная религиозная политика позволяет изменить сам образ космической войны.
