Ужас - [19]

– Это не имеет значения. Его звали Форже. Он был мелким рантье и жил здесь третий год. За подробностями мы можем обратиться в участок?

– Отлично. Слушайте же.

И он продиктовал весь свой разговор с приставом, напирая на малейшие подробности, подчеркивая интонации, не пропуская ни одного предположения. Но он не проговорился ни единым словом о своем посещении комнаты убитого, о следах на клумбе, о несообразностях, замеченных им в выводах чиновника. Это было его личным достоянием. К тому же для всех остальных эти детали были бы лишними, воспользоваться ими мог только тот, кто знал истинную суть вещей.

Продолжая диктовать, он машинально разглядывал зал. По прошествии нескольких минут он сообразил, что находится в том самом кафе, в котором был накануне ночью; по странной случайности, он сидел на том же месте, как и вчера. Он сначала думал отвернуться, чтоб не быть узнанным, потом решил, что никто не найдет ничего странного в том, что вчерашний посетитель вернулся сегодня. Никто не обращал на него внимания. Кассирша раскладывала сахар на блюдечки, лакеи накрывали столы, а хозяин, сидя около печки, мирно читал газету.

Он докончил свое повествование и с большой готовностью ответил на все вопросы, с которыми к нему обращались, испытывая двойное удовольствие: облегчение от возможности оказать услугу своим товарищам и наслаждение – оставить для себя одного всю выгоду своего сенсационного сообщения.

Они вышли все вместе. Одни кликнули извозчика; корреспондент «Южанина» поспешил к трамваю. Онисим Кош, под предлогом дел в этой стороне, пошел, не торопясь, пешком, радуясь одиночеству и возможности свободно размышлять, не заботясь о том, что за ним наблюдают.

Он пообедал в простом трактире, просмотрел газеты, вернулся к бульвару Ланн, дошел до укреплений. Он чувствовал потребность двигаться, сбросить с себя внезапно одолевшую его тоску от вынужденного одиночества и какой-то непонятный страх, причины которого он не мог понять. Он с досадой подумал, что преступники настоящие, те, которых не разыскивали ни он, ни полиция, чувствовали себя, вероятно, спокойнее, чем он в эту минуту. Кош пошел по дороге, свернул на узкие скользкие тропинки военного квартала, всматриваясь в проходящих мимо мужчин и женщин. Он вдруг почувствовал ко всем этим людям с мрачными лицами, в бедной поношенной одежде какое-то нежное сострадание, ту братскую снисходительность, которую ощущаешь в сердце к радостям и ошибкам, которые сам испытал. Он не отдавал себе ясного отчета, чем он был сам. Роль, которую он взял на себя, почти не стесняла его. Он так твердо решил навлечь на себя все подозрения, что чувствовал себя почти виновным.

А разве он не был действительно виновен? Если бы не он, кто знает, может быть, полиция уже напала бы на след преступников… А если бы он рассказал полиции?..

На месте убийства он едва не рассказал все: и свою встречу с теми тремя, и таинственное ночное посещение… Но, прикинув, что он вследствие этого сообщения потеряет, промолчал. Теперь он испытывал на себе гнет сомнений. Не сделался ли он некоторым образом сообщником убийц? Скоро, может быть завтра, он должен будет ответить за это перед судом! Но, с другой стороны, какой успех! Какое следствие! Какую блестящую статью можно написать! Единственными преступлениями, способными возмутить его совесть, были преступления против людей. Преступления же против закона, против постановлений власти, являющихся, в сущности, по его мнению, собранием предрассудков, мало тревожили Коша. Он ничего не потеряет в собственных глазах, если будет приговорен к денежному штрафу или к тюрьме за то, что посмеялся над правосудием. Он считал, что всегда успеет рассказать о том, что видел и знал, а опасаться ему нечего, он нимало не причастен к смерти бедного старика, ибо в то время, когда он вошел в его комнату, все было кончено. Что же касается преследования преступников… Но кто знает, может быть, задержка по его вине даст этим людям один из тех уроков, после которых они станут более рассудительными, законы в результате всего сделают более мудрыми, а правосудие станет более разумным…

Было уже почти темно, когда он, наконец, вернулся домой. Увидев его, швейцар объявил ему, что за ним два раза приходили из редакции «Солнца» и его спрашивал какой-то мосье, не пожелавший назвать свое имя. Кош начал расспрашивать о нем, но не мог ничего понять из объяснений швейцара. В другое время он только бы подумал: «Не беда, надо – еще придет!»

На этот раз фразу эту он произнес громко, разволновался и стал делать догадки… Часы пробили семь, и он решил, не заходя к себе в квартиру, отправиться в редакцию.

Там его ждали с нетерпением. Завидев Коша, секретарь редакции рассыпался в вопросах и упреках:

– Целые сутки только и делают, что вас ищут. Ваше поведение необъяснимо. Вас совсем не видать; неизвестно, где вы пропадаете. Накануне, после телефонного разговора, вас нигде не могли найти. Сегодня, когда вы знаете, что вашего сообщения ждут с лихорадочным нетерпением, вы пропадаете с восьми часов утра. Из-за вас «Солнце» потеряет всю выгоду своего сенсационного известия. Теперь все газеты настолько же, если не больше, осведомлены, как и «Солнце». Уже в вечерних выпусках есть длинные статьи насчет убийства на бульваре Ланн, – и секретарь раскрыл перед глазами Коша газету «Южанин»: