Ужас - [13]

– Пресса располагает разнообразными способами расследований…

– Гм-гм… – недоверчиво пробурчал пристав и позвонил еще раз.

– Во всяком случае, – проговорил Кош, – не находите ли вы странным, что никто не отвечает?

– Нисколько. Это, может быть, простая случайность. Если этот дом пустой…

– Да… Но он не пустой.

– Как можете вы это знать?

– Это уж моя профессиональная тайна. Я охотно помогу вам в ваших расследованиях, но не спрашивайте у меня больше того, что я могу сказать.

– Чтоб говорить так уверенно, вы должны иметь доказательства.

– Нечто в этом роде. Лицо, сообщившее нам об этом случае, было, без сомнения, хорошо осведомлено.

– Его имя?

– Право же, мосье пристав, вы задаете мне трудные вопросы… Не могу же я вам выдать одного из наших сотрудников…

Пристав посмотрел на Коша в упор:

– А если я вас заставил бы говорить?

– Не вижу, каким способом вы заставите меня сказать то, о чем я желаю умолчать. Разве подвергнете меня пытке, но и то… Но я вовсе не хочу ссориться с вами и потому предпочитаю признаться вам, что я ничего не знаю о нашем корреспонденте: ни его имени, ни его возраста, ни его пола – ничего. Ничего, кроме правдивости его голоса, точности его показаний, уверенности его слов…

– Повторяю вам, милостивый государь, раз полиция ничего не знала, то только убийца или его жертва могли заговорить. Но если, как вы говорите, жертва умерла… Остается убийца.

– А, может быть, это и есть мое предположение?

– Это великолепно! Вот самый необыкновенный преступник, о котором я когда-либо слышал. За все время моей долголетней службы я никогда подобного не встречал. Прошу вас, Кош, если он из числа ваших друзей, покажите мне его.

– Дело в том, – возразил Кош, со своей вечной улыбкой, – что он едва ли разделяет ваше желание встретиться с ним. Он, впрочем, не является для меня виновным, это просто мой корреспондент. Если бы я знал наверное, что он и есть убийца, то уважение закона не позволило бы мне что-либо от вас скрыть. Но я думаю, что мы скорее имеем дело с сыщиком-любителем, обладающим редкой проницательностью, но работающим ради удовольствия, ради славы…

В это время один из агентов подошел к приставу и сообщил:

– С другой стороны выхода нет. Задняя стена дома соприкасается с соседним жилым помещением, и единственная дверь та, около которой мы стоим.

– В таком случае – войдем! – решительно сказал пристав. – Слесарь пришел?.. Впрочем, в нем нет надобности, дверь отворена.

– Не разрешите ли вы мне сопровождать вас? – спросил Кош.

– Сожалею, что должен отказать вам. Но, видите ли, я предпочитаю один проводить предварительное следствие, если таковое требуется. Как ни законно желание публики быть осведомленной, желание правосудия иметь полную свободу действий кажется мне еще более законным.

Кош поклонился.

– К тому же, – продолжал пристав, – я не думаю, чтоб я этим причинил ущерб вашей газете. Ваш корреспондент, наверное, знает столько же, сколько буду знать я, выходя из этого дома. И если бы случилось, что я, в интересах следствия, счел нужным скрыть от вас какую-нибудь подробность, он, конечно, вас о том уведомил бы…

Кош прикусил губы и подумал:

«Напрасно ты иронизируешь надо мной. Мы с тобой еще об этом потолкуем».

Больше всего репортера бесило то, что к нему не относились серьезно. Хотя он и знал, что последнее слово останется за ним, все же он не мог переносить равнодушно-насмешливого тона, которым с ним говорили.

Он проследил, как пристав, его помощник и инспектор вошли в дом, пожал плечами и стал у дверей, чтобы быть уверенным, что если уж не впустили его, то и никакой другой репортер не войдет туда. Около дома собиралась толпа, привлеченная присутствием полиции и необычным движением входящих и выходящих из дома людей. Один из любопытных объяснил дело по-своему: мол, это обыск по политическим мотивам; другой, прочитавший «Солнце», утверждал, что тут было совершено убийство. Он вдался в подробности, указывая час, намекая на таинственные причины этой драмы. Полицию начинали уже обвинять в бездействии. Разве не лучше было бы, вместо того чтобы расставлять полицию около дома, разослать ее во всех направлениях и обыскать все трущобы?

Впрочем, чему удивляться, что преступники так наглеют. Разве полицейского сыщешь когда-нибудь в опасных местах? А что такое улицы после двенадцати ночи? Разбойничьи притоны. И за такую охрану с каждым годом все увеличивают налоги!..

Невозмутимые полицейские рассеянно слушали все эти пересуды. Коша они первые минуты забавляли, но скоро он перестал их слушать. Беспокойное любопытство терзало его. Он мысленно следил за приставом, он представлял себе его входящим в коридор, поднимающимся по лестнице и останавливающимся на площадке в нерешительности между несколькими дверями – если только следы крови, которые он ночью мог и не заметить, не показали ему дорогу. На него вдруг нахлынуло сомнение: а что, если убийцы, и в самом деле, оставили свои следы на лестнице, ведь тогда вся его мизансцена преступления становилась неубедительной. Но этот страх скоро прошел. Если бы это было так, пристав успел бы уже войти в комнату, слышны были бы голоса. Нет. Там, наверху, за закрытыми ставнями ощупью шли по темным комнатам. Окно коридора, выходящее на бульвар, было защищено плотной занавеской; он сам задернул ее ночью, чтобы никто ему не помешал.