Узелок - [2]

Ведь разные бывают случайности. Убийство?.. Нет, трагедия его не интересовала. Не потому, что он боялся крови и был слаб в коленках. Если что случится такое, он и здесь объявит себя, если головоломная кража...

На пятьдесят, на сорок... на двадцать тысяч рублей...

Государство ничем не рискует: стараниями Николая Урвачева деньги в государственное обращение вернутся в самом скором времени... Но сам процесс раскрытия...

плюс высшее юридическое... это, согласитесь, вещь. Ради этого стоит жить!

И - ВОТ ОНО!

Все время, пока одевался и торопился к месту происшествия, у него не выходило из головы слово убийство. Ведь тот, кто колотил в дверь, так и прокричал:

- Николай Степанович, магазин обокрали. Сторожа деда Ермолая зарезали!

Однако оказалось, что дед жив. Когда Урвачев оказался в центре расступившегося люда, первое, что он услышал, было сношение деда с господом. Извиваясь и подпрыгивая на боку, дед чередовал бога и его угодников со словами, которые свидетельствовали о бедности его языка. После каждой его фразы бабка Сосипатрова охала и мелко крестилась.

Около деда стоял и, попеременно обращаясь то к нему, то к окружающим, объяснял свою позицию дружинник Славка Кошельков.

- Зря ты только, Ермолай Ксенофонтович, силы тратишь. Развязывать я тебя не буду и другим не позволю... А ты, Толяка, не лезь. Ничего с твоим дедом не сделается. Ему даже после переживаний полежать и вовсе полезно... И не ширяй меня под дых, а то я тебя между глаз так ширну, что рядом с дедом отдыхать ляжешь... Завидев Урвачева, Славка словно и не переругивался только что с племянником деда Ермолая Толякой Федотовым, обратился к своему шефу, как бы продолжая давний разговор.

- Все по науке, Николай Степанович, место происшествия охраняется. Меры приняты.

Чувствуя себя приобщенным к важному делу, Славка говорил тоном рапорта и при этом победительно косился на Толяку Федотова, а заодно и на других несознательных, которые, не имея понятия о задачах дружншшков, пытались на него воздействовать во вред следствию.

- Ограбление магазина? - уточнил Урвачев.

- Сорван замок с задней двери. Место происшествия охраняется.

Урвачев удовлетворенно кивнул. Занимаясь с дружинниками, он именно так учил их излагать события:

коротко и ясно. Одно было плохо: собравшаяся толпа затоптала следы. Что бы там ни писали весельчаки-детективщики, как бы ни высмеивали классические атрибуты сыска, а лупа, рулетка и прочие подручные средства верно несут свою незаменимую службу. В эти средства Урвачев верил безусловно и, увидев, что в данной обстановке их применить вряд ли удастся, даже несколько расстроился. А от расстройства и потерял солидность.

В общем-то, он не сам потерял, а его голос, которым он обратился к собравшимся. Не было в голосе необходимой повелительности, когда он произнес ставшую, пожалуй, нарицательной фразу:

- Разойдитесь, граждане! Чего не видали...

Однако граждане, почувствовав в голосе участкового слабинку, только лишь чуть шевельнулись, а кто-то и возразил:

- Так ить не каждый день магазин грабят.

- А ты хотел, чтобы каждый? - Урвачев полуобернулся к говорившему и многозначительно вздохнул: - Ох, Левшенков...

К сказанному он ничего не добавил, но старик Левшенков сразу застеснялся и потянул за рукав сьша. При этом, глядя в сторону, заметил очень рассудительно:

- И правда, Леха, пойдем. Не цирк ить.

За отцом и сыном Левшенковыми потянулись еще несколько человек. По наиболее стойкие все-таки остались.

Они, правда, отошли подальше, стабунились в кружок и вполголоса комментировали событие. Верховодила бабка Сосипатрова, которая, не переставая, уточняла подробности. Вот как они выглядели в объяснительной, которую, со слов бабки, в виду малограмотности и полуслепоты последней, записал дружинник Вячеслав Кошельков.

ОБЪЯСНИТЕЛЬНАЯ

Потерпевшего Ермолая Ксенофонтовича Боброва

Знаю спокон веку и по голосу от любого другого за версту отличу. Голос у него басовитый и очень пронзительно действует. Он еще и после войны служил в городе дьяконом, но потом поругался с батюшкой и тот ему пенсии не положил. После Ермолай Ксенофонтович вернулся в Клунниково и пас личный скот граждан. Пас где-то пять лет. Потом по годам пасти не смог и нанялся в магазин сторожить. Где-то года три уже в сторожах. Насчет большого пьянства не скажу, а что употребляет, то употребляет (тут бабка Сосипатрова вдохновенно резюмировала: "А кто, скажи, сынок, винцом-то требует?", однако резюме бабкино к делу отношения не имело и поэтому в объяснительную не попало, а вызвало критическое замечание дружинника: "Ты, бабушка, за алкоголизм давай не агитируй"). Последний раз видела потерпевшего нынче за полдень. Он зашел на телевизор, по которому показывали картину "Дом с мезнодином". Картина очень жалостная и про любовь. МысЕрмолаем Ксенофонтовичем повспоминали про свою прошедшую жизнь, и я подала ему стопочку. А больше не подавала: в поллитре не было, а оставалось только маленько в баночке, настоенной на травках, а на травках мне доктор велел, потому что у меня в левом боку колотье, и из баночки я никому не подаю. Ушел от меня потерпевший в полном параде. По хозяйству я давно уже не управляюсь, не велит сноха Вера Алексеевна, сына Павла жена. Она очень по семье заботливая и всегда требует, чтобы я спать ложилась ровно не позднее десяти. А у меня везде кругом ломит, и спать я сплю плохо. А когда за окошком стрельнули, я и вовсе сразу опомнилась. Раз стрельнули, потом еще раз. И мотоциклетка, слышно, поехала. А потом, через сколько-то времени Ермолай Ксенофонтович шуметь стал. Я, когда из дому выбежала, думала, он совсем убитый, а ближе когда стало, нет, смотрю, шевелится. Живой, стало быть.