Узелок на удачу - [6]

Вечер очертил паучью тушу черной тенью, сделав вдвое больше. Стараясь на нее не глядеть, Данька бережно переложил мужчину на сено, зарыл у него в ногах ссыпанные в мешок побрякушки. Без разбору, до кучи нарубил и набросал в телегу паутинных свертков. Заставить себя здесь переночевать, а поутру спокойненько прошерстить паучью «кладовку» Данька не смог. Не столько страшно, сколько противно – словно не законные трофеи собираешь, а чужие могилы в погоне за поживой раскапываешь.

Капустка охотно, бегом потащила телегу прочь с поляны.

***

Ночевать пришлось в Волчьей Слободке. Одна надежда, что по осени волки смирные, отъевшиеся за лето.

Кобылу Данька на всякий случай оставил стоять в оглоблях, только отстегнул удила и бросил ей охапку сена. Насобирал ворох горючего соснового сушняка, развел костер и растянулся на телеге, руки за голову глядя в ясное звездное небо. Попытался представить свежий сруб из золотистых брусьев, удойную коровку и стадо овечек, Шарасю с блюдом пирогов… но ничего не получилось. Мешало надсадное, все редеющее и слабеющее дыхание под боком. Каждый вдох давался мужчине с огромным трудом, по углам рта вязко пузырилась слюна.

«Да я и так уже все, что мог, для него сделал», – ворочаясь с боку на бок, пытался убедить себя Данька.

«Ой ли?» – издевательски уточнял внутренний голос, не желая замолкать. И добился-таки своего.

– Слышь, мужик… ты, это… на-ко вот. – Данька поспешно, пока не успел передумать, вложил в безвольные ладони концы заветной веревочки. Сжал поверх свои кулаки и, невесть зачем зажмурившись, выпустил на волю заключенную в последнем узелке удачу. Провел по веревочке пальцами, прощаясь с присевшим было на плечо и тут же упорхнувшим счастьем, и, шмыгнув носом, зашвырнул ее подальше в темноту.

Но кто сказал, что счастье заключается только в деньгах?

Чистая совесть тоже чего-нибудь да стоит.

***

Вороний грай разбудил Даньку как раз вовремя, чтобы насладиться расчудесным зрелищем: сероволосый, перегнувшись через бортик телеги, надрывно блевал желчью. Когда это занятие ему надоело и он, тяжело дыша, грудью обвис на перекладине, Данька приподнялся и за плечи втянул его обратно на сено.

– Ну и везучий же ты, мужик! Соображаешь хоть чего?

Мужчина жадно отпил несколько глотков из поднесенной к губам фляги, поперхнулся, снова сблевал, и, немного отдышавшись, знаком показал: еще. Глаза у него были по-прежнему совершенно дурные, разъезжающиеся, но все с ним произошедшее он, похоже, помнил, потому что не удивился ни Даньке, ни телеге с трофейным добром, а, сам вытерев губы дрожащей рукой, хрипло спросил, куда они едут.

Село Три Кринички он знал – согласно кивнул и закрыл глаза.

– Эй, а зовут-то тебя как? – Данька, спохватившись, осторожно потеребил его за плечо.

– Дар… – сонно отозвался сероволосый, сворачиваясь клубочком.

– Тоже мне, дар… убыток один, – по-доброму усмехнулся Данька, берясь за вожжи. На душе у парня было невероятно легко и светло: и он жив, и его спаситель-спасенный сладко дрыхнет, больше не измучивая себя каждым вдохом, и вокруг такая красотища осенняя, что сколько не глазей – не наскучит. В селе героем примут, на руках по всем улицам пронесут, в каждой корчме нальют бесплатно, любая девка сама на шее повиснет, пацанят новорожденных еще год будут Даньками нарекать…

А колдун, небось, первым за околицу выскочит.

Но об этом Данька старался пока не думать.

***

Ближе к обеду, остановившись возле уже освоенного кем-то кострища, сварили похлебку из перловки и собранных в Волчьей слободке маслят. Вернее, Данька варил, а сероволосый, приподнявшись на локте, с удовольствием втягивал ноздрями аппетитный дымок.

Котелок, как и ложка, был один, в первый черед подсунутый Дару. Убедившись, что тот, как и уверял, вполне способен поесть самостоятельно, Данька хозяйственно затоптал угли, проверил упряжь и, для порядку покрутившись по полянке, присел на обрешетку дожидаться своей очереди.

– Спасибо. – Мужчина подул на неловко зажатую в кулаке ложку и поправился: – За все спасибо. В Трех Криничках у меня есть знакомый купец; думаю, он без проблем ссудит мне полсотни золотых, так что…

– Ты что такое говоришь?! – неподдельно обиделся Данька, чуть не сверзившись с борта телеги. – Да кабы не ты, висеть мне сейчас с тобой рядышком паучихе на радость! Даже медяка не возьму, и не смей предлагать!

– Извини, – не стал спорить Дар. – Но за рубашку-то хоть заплатить позволишь? Я давно такую искал, честно.

За утро Данька от дорожной скуки разобрал свои (бывшие) трофеи. Часть покидал в придорожную канаву, но нашлось там и кое-что стоящее. Например, серебряная ваза или сверток с новехонькой, только что от портного, одеждой, из которой Дар выбрал себе густо расшитую черной нитью рубаху. Красивая, хотя Данька на такую нипочем бы не польстился – пес его знает, что эти жучки-руны означают. Да еще черные.

Парень только махнул рукой.

– А, она все равно не моя, носи на здоровье. Авось не убудет с неклюда.

Дар удивленно опустил ложку:

– И сколько, если не секрет, этот неклюд пообещал тебе за героизм и его… хм… материальные последствия?

– Ну… вообще-то… – смутился парень, – это я ему пообещал.