Узелок на память [Фельетоны] - [35]

— Попытать, что ли, счастья?!

Переступаем порог. Лестница приводит нас на третий этаж. Оглядываемся… «Парткабинет». Дверь в коридор приоткрыта. Из кабинета клубами вырывается табачный дым. Слышатся разгоряченные голоса:

— Лопнуло!.. Да-да, товарищи, лопнуло!..

Мы навострили уши.

— Лопнуло наше терпение!.. Март на носу. Снова зальет…

— Как видно, стену лбом не прошибешь… Четыре года пробиваем!..

— Это на вашей памяти, Иван Сергеевич, четыре. А мы, старожилы, десять лет мучаемся и сигнализируем!..

— Вагон бумаги извели на жалобы!.. Колодину писали?.. Писали! К Ризову обращались?.. Обращались! Коропова просили?.. Просили! Сайгаку жаловались?.. Жаловались! Лисицыну били челом?.. Били! Самого Курляндского Павла Ивановича беспокоили… Всю иерархическую лестницу по шпалам отмахали: от стрелочника до министра… И возвратились к разбитому корыту…

— А сколько же, коллеги мои, по этому вопросу комиссий создавалось! — проговорил кто-то глухо и безнадежно. — Последняя была из тринадцати человек. Составила акт, наметила план нивелировки, подготовила проект сметы-максимум. И что же имеем в итоге? Дырку от бублика… Вношу предложение послать ходоков!..

Мы поняли, что пришел наш черед вмешаться в разговор.

— В «Правду» писали? — осведомились мы.

— Писали, — ответил нестройный хор голосов.

— По вашему отчаянному зову мы и прибыли… На что жалуетесь?

Семеро здоровых мужчин среднего возраста переглянулись.

— Докладывай ты, что ли, Иван Сергеевич, как старшо́й, — сказал сидевший за председательским столом и, повернувшись в нашу сторону, пояснил: — Иван Сергеевич Бачков — начальник станции аэровентиляции.

— Да нет уж, Николай Гаврилович, тебе, как профсоюзному вожаку, оно сподручнее. К тому же ты здешний старожил.

А Николай Гаврилович Булочкин, в свою очередь, указал пальцем на сидящего у двери человека пенсионного возраста:

— Он у нас председатель совета микрорайона. Будьте знакомы: Курков Михаил Борисович. Ему и карты в руки.

Михаил Борисович помялся малость и рубанул сплеча:

— Словами картины не нарисуешь! Едемте на место!

Три минуты езды — и мы опять на той же платформе. Приняв нас за очередную комиссию, железнодорожник, чистивший настил, присоединяется к шествию. Идем по направлению к семафору. Минули платформу. Слева бегут рельсы, справа тянется бетонный забор. Впереди тайна.

Не доходя до стрелки, Курков останавливается и смотрит под ноги. Выждав минуту, он драматически произносит:

— Вот он, камень преткновения!

Мы всматриваемся в то место, куда показывает носком ботинка Михаил Борисович, однако никакого камня не замечаем. Видя нашу растерянность, председатель совета вносит ясность:

— Я выражаюсь фигурально. Речь идет не о камне, а о колдобине…

— Не о колдобине, а углублении, — поправляет железнодорожник.

— Сейчас, — продолжает Курков, — вы ее, то есть колдобину, не видите: она засыпана снегом вровень с дорожкой. А придет весна, ее по самые края зальет ледяная вода. Одолеть лужу с разбегу сумеет не всякий, даже заслуженный мастер спорта. Простому же пассажиру волей-неволей приходится шлепать по воде, зачерпывать полные калоши и наживать хронический насморк. Можно, конечно, лужу обогнуть, но только по шпалам, с риском для жизни. Электрички-то у нас жик-жик, жик-жик, как молнии!..

— А каковы масштабы колдобины?

— Глубина тридцать сантиметров, — не задумываясь, диктовал нам Михаил Борисович, — ширина два метра сорок восемь сантиметров, длина восемь…

— Нет, семь, — возразил железнодорожник.

— А я утверждаю — восемь…

— Стоит ли ссориться из-за какого-то метра, — проговорили мы. — Не проще ли произвести замер?!

Позаимствовав лопату у железнодорожника, мы очертили на снегу границы колдобины. Рулетки под руками не оказалось, пришлось прибегнуть к дедовскому способу: замеряли шагами. Один из нас шагал, другой считал:

— Ать, два, три…

Насчитали семь шагов, до полного восьмого не хватало трех с половиною вершков.

Промерили, записали и снова вернулись в парткабинет. Треугольник станции аэровентиляции любезно ознакомил нас с последним томом жалоб и ответов. Том заканчивался волнующей главой: челобитной в Министерство путей сообщения от инициативной группы по ликвидации колдобины и ответом товарища Сайгака. Каждая строчка ответа дышала оптимизмом: «Пешеходная дорожка у остановочного пункта Прорва, расположенная в радиусе между полотном железной дороги и стеною забора, включена в качестве ведущего объекта в план капремонта на IV квартал будущего года».

— Не будьте легковерны! — предупреждает нас треугольник. — Они златые горы на бумаге обещают…

Зря путейцы разбрасываются златыми горами! Проблема колдобины решается проще. Вблизи семафора высится гора… шлака.

Эх, если бы эта гора да обрела дар речи! Она бы наверняка изрекла:

— Коль Магомет не идет к горе, то гора идет к Магомету… Люди добрые, чего вы заседаете, копья-перья ломаете, бумагу изводите?! Взяли бы носилки или тачку да поразмялись чуток. И колдобину поминай как звали! Для тринадцати душ тут работы на два часа, а для тридцати девяти — ровным счетом на сорок минут. И вся недолга! Кстати, и вон ту лесенку о тринадцати ступеньках заодно починили бы. А то оступаетесь, носами землю пашете, чертыхаетесь и опять же беретесь не за лопату, а за перо.