Узелок на память [Фельетоны] - [32]

Религиозные фанатики на руках носят Кукушкину. Верят каждому ее слову, сказанному во имя Христа. За пророка почитают. А пророк она бывалый. Нет такого монастыря, где бы не побывала Дарья Филипповна. Станет рассказывать о своих путешествиях по святым местам, на нее смотрят, как на деву Марию. Вздыхают, осеняют себя крестным знамением и начинают развязывать тугие узелки. А в тех узелках — двугривенные, полтинники, целковые. Звенит серебристый ручеек в бездонную копилку новоявленной святоши. Доходную статью обрела.

— Благословит вас бог, да будет вам царствие небесное! — пророчествует Кукушкина и затягивает песнопение.

Даже родная дочь Уля не вынесла хитроумного обмана Дарьи Филипповны. На суде при разводе супругов Кукушкиных она, пионерка, публично отреклась от матери.

…Тускло мерцают лампады под образами, мрачно глядят с иконостаса лики святых угодников. Им, видать, давно надоела эта комедия, которую так нахально разыгрывает кликуша Дарья Кукушкина.

Тихая пристань

В лагере мертвый час…

Двери на запоре. Окна зашторены темными гардинами, чтобы шаловливые солнечные зайчики не заглядывали в помещение. Соответствуют отдыху и надписи на заборе, сделанные размашистой кистью лагерного маляра Ерофеича:

«Не свистать!»

«Сигналом не дудеть!»

«Калиткой хлопать после 16.00».

Два человека бдительно охраняют покой отдыхающих. Один призван глушить звуки наземные, другой — воздушные. А весна, как назло, рождает столько развеселых звуков, что голова кружится. Вот порхнула тенью какая-то птица и, притаившись на суку рябины, звонко огласила окрестность: «Ку-ку, ку…»

— Цыц, горластая! — прошипел воздушный наблюдатель и запустил в плутовку еловой шишкой. Та поперхнулась и умолкла, словно воды в рот набрала.

А тем временем у околицы сильный девический голос протяжно выводил: «Ой, цве-те-ет ка-ли-и-на…» Блюститель наземной тишины отчаянно замахал руками и побежал наперерез певице. «Прекрати-и-ите! — кричал он на ходу. — Переста-а-ньте петь!».

Когда все звуки были погашены, борцы за тишину уселись в беседке, заросшей сиренью, и завели разговор.

— Нюшка за вчерашний день полтора кило привесила, — сказал один.

— Умница! — комментировал другой.

— А Зинка похудела на триста грамм.

— Попрыгунья! Как на прогулку, так хвост трубой. Допрыгается, дуреха…

Рассуждают в таком духе, а сами все на часы поглядывают.

— Сколько на твоих?

— Без пяти четыре.

— Отстают! На моих уже полторы минуты пятого. Да и по солнышку видать. Пора будить!

Решительно поднимаются и подходят к калитке. Тот, что повыше ростом, нажимает кнопку — за забором раздается продолжительный звук электрического звонка. И лагерь постепенно оживает. Загромыхали засовы, кто-то щелкнул бичом, залаяла собака. И в распахнувшихся воротах показались… свиньи. Они сладко зевали, перехрюкивались, видимо, укоряя того, кто нарушил их дневной сон, и лениво, не торопясь, выходили на прогулку…

…Девяносто дней в окрестностях Воронцовской опытной станции царила благословенная тишина. Люди ходили на цыпочках, говорили полушепотом, объяснялись кивком головы. Ни одна птица не осмеливалась нарушить этого священного безмолвия своими легкомысленными трелями. Угомонились даже петухи, приумолкли дворняги, затихли индюшиные каламбуры.

Руководитель научной темы доктор наук Иван Сидорович Федоскин чинно расхаживал по двору, прикладывал палец к губам и сквозь зубы цедил:

— Тс-с! Часы отдыха…

Рабочие на ферме подшучивали:

— Не жизнь, а разлюли-малина у наших свиней. Курорт! Цхалтубо!

— Наука, дорогие мои, требует жертв, — возражал на это ученый. — Я же требую от вас не жертв, а тишины. Сон и покой — главные компоненты моего опыта.

У рабочих на лицах появлялась хитрая ухмылка. Знаем, мол, профессор, ваши компоненты! Вон они, в ящиках с надписями на крышках: «Отруби», «Ржаная мука», «Ячменная мука», «Рыбная мука», «Овсянка», «Комбинированные корма», «Картофель», «Витамины». При таких кормах, дорогой Иван Сидорович, даже полковой оркестр не способен разбудить ваших подопытных хрюшек. А вы куренку не даете пискнуть.

Но упреки рабочих не могли помешать задуманному эксперименту. Иван Сидорович довел свои опыты до логического конца. О том, к каким заключениям пришел экспериментатор, мы узнали из его напечатанного труда «Влияние абсолютного покоя и глубокого сна на продуктивность свиней при откорме». Для вящей убедительности экспериментатор взял себе в соавторы фотографа, начинил свою книгу цветными снимками и сделал соответствующие выводы. Смеем утверждать, что подобных выводов еще не было в зоотехнической науке.

Вывод первый — познавательный:

«Свиньи спят только лежа, либо на животе, либо на боку, но не на спине. Когда они спят, громко всхрапывают и время от времени пошевеливают ушами».

Вывод второй — разъяснительный:

«Ежели окна свинарников наглухо затемнить, а посторонние звуки целиком погасить, то свиньи могут спать по двадцать два часа в сутки».

Вывод третий — фантастический:

«При таком идеальном отдыхе свиньи откладывают в своем теле жир за счет снижения количества костей».

Вывод четвертый — безнадежный:

а) «В наших работах не всегда получалась разница в пользу опытной группы. Вес охлажденной туши, откормленной по-научному, составил 61 килограмм, а контрольной — 70 килограммов».