Узбекский барак - [8]

Он захотел ее обнять, но получилось слишком нарочито, и Полина его оттолкнула.

— Кстати, она вовсе ее не задабривает, — добавил он. — Напротив, она к Марине очень требовательна. Но скоро это пройдет…

— Скоро? — жена сразу прекратила всхлипывать, приподнялась на локте и повернулась к нему лицом. — Что ты имеешь в виду? Хочешь сказать, результат гистологического анализа положительный?

Игорь Андреевич похолодел, услышав ее вопрос.

— Разве она тебе не говорила? — спросила жена после паузы.

— Нет… — покачал он головой. — Когда она тебе это сказала?

— Ох, совсем забыла… — охнула Полина, приложив руку ко рту. — Она же велела ничего тебе не говорить. Не хочет травмировать любимого сыночка. Не выдавай, ладно? Она слишком много курила, и вот результат. А я не раз ее предупреждала. Хоть бы дурной пример не подавала! Теперь Марина курит не меньше… Но разве твоя мать кого-нибудь послушает.

Последовавший затем разговор с матерью ни к чему не привел.

— Раньше ты была со мной откровенной и всем делилась… — упрекнул Игорь Андреевич мать.

— Кажется, я поняла. Твоя Полина проболталась. Хотя я ее очень просила не говорить. Можешь не переживать, сынок, результат анализа отрицательный. Что касается Марины, я просто хочу успеть дать ей то, что не смогла дать тебе.

Через два месяца она умерла в больнице, на другой день после того, как ее отвезли туда по «скорой». Марина в это время сдавала вступительные экзамены на журфак МГУ, и мать держалась до последнего дня, уверяя всех, что ее кашель от аллергии.

После похорон Игорь Андреевич нашел в потаенном ящике ее стола неиспользованные шприцы и капсулы с обезболивающими средствами. А среди бумаг рядом с завещанием, заверенным у нотариуса, лежал результат гистологического анализа. Он был положительным.

В день смерти бабушки Марина должна была сдавать английский. На экзамен она не пошла, ни в этот день, ни в другие.

Вскоре после похорон все заметили: Марина в одночасье похорошела. Будто опытный художник подправил портрет несколькими штрихами — положил вишневой спелости на губы, прибавив ясности и одновременно загадочности ее взгляду, чуть округлив щеки, колени и плечи. И получилась вылитая мать в юности, какой ее себе представлял Игорь Андреевич. Марине шел двадцать первый год, некоторые подруги уже прошли через свадьбы, роды и разводы, и ее начинало тяготить отставание.

Однажды, никого не предупредив, она отправилась на отборочный конкурс, устроенный неким модельным агентством из Италии. Марина рассказала об этом потом, когда подписала контракт. Она всюду и всегда опаздывала, и когда пришла туда, просмотр отобранных претенденток близился к концу.

Не останавливаясь, она прошла мимо охранников прямо к столу жюри и с любопытством уставилась на девушек, к тому времени оставшихся в одних купальниках. Сначала на нее обернулся один член жюри, затем другие…

Из Турина Марина звонила каждый вечер. Ныла, что все надоело и хочется домой. Мол, они с бабушкой наряжали кукол с большим вкусом, чем ее одевают здешние модельеры. К тому же не поймешь, где заканчивается этот второразрядный салон, а где начинается дорогостоящий бордель со славянскими девушками. На него она не подписывалась. Другие не прочь хорошо заработать и некоторым даже посчастливилось стать содержанками, но это не для нее. Мужики здесь как на подбор, одни брюнеты. Будто опять в Пицунду приехала… И все как один женатые. Наши девочки говорят, будто больше всего на свете здешние мужики боятся своих стервозных жен. Те, как в кино, следят за ними с помощью частных детективов. Разводиться опасаются, хотя римский папа им разрешил.

Словом, ловить там нечего. И вообще, она скоро отсюда сбежит, плюнув на контракт. Как сказала, так и сделала. Марина привезла с собой толстую пачку долларов и подарки родственникам, подругам и их детишкам.

Еще она поторопилась купить подержанный «фольксваген», но он оказался слишком коротким для ее ног, и Марина, потеряв на этом несколько тысяч долларов, вскоре его продала. На большую машину, которую она хотела, денег уже не хватало.

Были настойчивые звонки из Турина и предложения других модельных агентств, но она неизменно отвечала отказом, а самых настырных, не стесняясь родителей, посылала на три буквы. Полина охала, глядя на мужа, он хмурился, но не реагировал. Что-то объяснять Марина не собиралась: «Бабушка бы меня поняла», вот и весь сказ. Хотя снова поступать в МГУ уже не торопилась.

Марина устроила в огромной бабушкиной квартире в Сокольниках нечто вроде поэтического салона. Приводила туда бездомных котят, щенят и непризнанных гениев, в основном провинциальных, приехавших покорять столицу. Беспризорную живность она раздавала поклонникам, называя живодерами тех, кто отказывался, после чего они неминуемо теряли ее благосклонность.

Гениям из провинции Марина раздала остатки своего итальянского гонорара, а один, самый непризнанный и непричесанный, стал ее первым «бойфрендом». Марина внесла последние доллары на издание его первого поэтического сборника, а когда узнала, что он растратил их с какими-то наркоманами на Курском вокзале, прогнала его и в ту же ночь пришла к родителям, пешком через весь город, заплаканная и без копейки.