Узбекский барак - [11]

Сейчас он вспомнил об этом и связал с тем, что услышал от нее незадолго до смерти.

Как-то мать попеняла ему за недобросовестность — он не ответил на письмо читателя, которое дал ей прочитать, — и почему-то стала рассказывать о своем одном-единственном в жизни опоздании на работу. На целых полчаса. Мол, тогда к ней отнеслись с пониманием и по-доброму: решили не передавать в суд, приняв во внимание, что она член партии, муж на фронте, на иждивении находится нетрудоспособный член семьи и это первое опоздание на работу. Поэтому на хлебной восьмисотграммовой карточке ей отрезали полоску с числом «200». Хотя другим на первый раз отрезали «300».

Он вспоминал и другое: в тот раз она заснула не сразу, во сне вскакивала, снова ложилась, неразборчиво бормотала, плакала, перед кем-то оправдывалась. И все равно чуть не проспала, поскольку заснула только под утро. Игорь старался ее растолкать, но она только мычала, по-детски мотала головой и отворачивалась. И только когда он заплакал от бессилия, она опрометью вскочила, оглянулась, ничего не понимая, и, увидев за окном спешащих людей, бросилась на выход.

5

…Темное, тесное пространство вагона-теплушки заполнено тяжелым дыханием спящих и ритмичным стуком колес вагона. Игорь не спит, вдыхает спертый воздух, пропитанный запахами паровозной гари, пыльной мешковины и немытых тел. Из дальнего угла доносится чей-то кашель и слабеющий плач младенца, переходящий в сонное всхлипывание.

Тьма сипит, натужно кашляет, сонно чмокает, и бормочет, и смотрит в упор, не мигая, малиновым глазом раскаленной «буржуйки»… Там, в ее приоткрытой дверце, что-то трещит, а по обгоревшему толстому полену наперегонки бегут синие огоньки до раскаленного, согнутого гвоздя, потом обратно, и большой, рыжий огонь негодующе гудит на озорников, втягиваясь в трубу — вишневую у самого основания, а выше постепенно темнеющую до черноты у небольшого окошка, из которого выглядывает наружу.

— Пустите! Я тоже хочу ехать! Миленькие, родненькие, пустите-е!

Он вздрогнул от этого крика-плача во сне, тьма перестала храпеть и кашлять и замерла, прислушиваясь. Громче стал слышен безучастный ко всему на свете стук колес.

Он увидел в темноте: на верхних нарах села, слепо вытянув вперед руки, старуха. Он вспомнил: та самая, седая, с палкой, без удостоверения об эвакуации. При посадке ее не пускали в вагон, а она умоляла, плакала, кричала, что документы сгорели вместе с домом. И тогда мать подняла ее на ноги, сказала красноармейцам, будто хорошо ее знает, они вместе работали на заводе. И показала свое удостоверение вместе с паспортом.

Спутанные, седые волосы старухи, подсвеченные красными бликами пламени, делали ее похожей на бабу Ягу, и он от страха оглянулся на мать. Но вместо матери увидел Марину. Она привлекла его к себе, и он почувствовал разбегающиеся мурашки по спине. Марина провела рукой по его коротким, колким волосам, он, зажмурившись, прижался лицом к ее коленям. Она сказала голосом матери:

— Игорек, постарайся заснуть. Закрой глаза…

Когда Игорь Андреевич пришел в себя от резкого запаха нашатыря в носу, он увидел склонившегося над собой озабоченного доктора Фролова.

— С вами все в порядке?

— Да… — кивнул Игорь Андреевич, с трудом приходя в себя.

Доктор Фролов отогнул ему веко, посмотрел, покачал головой, потом пощупал пульс.

— Как вам спалось после первого сеанса?

— Постоянно снится какая-то чертовщина. Встаю с тяжелой головой.

— Боюсь, нам придется прервать наши сеансы, — доктор Фролов произнес это с сожалением. — Очень уж вы, сударь, впечатлительны.

— Похоже, мое отождествление с собой, трехлетним, на этот раз было более полным, — сказал, оправдываясь, Игорь Андреевич. И замолчал, почувствовав, будто чья-то сильная рука мягко сдавила сердце. Он непроизвольно глотнул воздух, отвел взгляд.

— Знаете, это было удивительно… — продолжал он. — Сегодня я опять умирал, но уже без особого страха. Я с нетерпением ждал, когда снова стану трехлетним ребенком. Я все видел будто впервые. И к этому примешивалось мое нынешнее желание увидеть лицо матери. Я совершенно забыл, что она уже умерла.

— Вы увидели ее?

— Всего только на секунду. Теперь я начинаю понимать, в чем тут дело. Полвека назад такого желания у меня не было. Мать всегда была рядом. И поэтому мой взгляд только скользнул по ее лицу. И я ничего не мог с этим поделать.

— То есть вы пребывали в пограничном состоянии, — кивнул доктор Фролов, прохаживаясь по кабинету. — Вам было три года и пятьдесят пять лет одновременно. Значит, полного отождествления не произошло.

— Давайте продолжим?

— Не знаю, не знаю… — покачал головой доктор Фролов. — Я не имею права подвергать вас риску в вашем возрасте и в вашем состоянии.

— Хотите, я дам расписку?

— Какую еще расписку… Посидите, отдохните, а я понаблюдаю ваше состояние.

Он прошелся по кабинету.

— Кстати, вы назвали имя Марины и при этом сразу потеряли сознание. — Он остановился и приподнял очки, вглядываясь в пациента. — Хотя, помнится, вы говорили, что вашу мать звали Лариса.

— Мариной зовут мою дочь. После смерти моей матери она стала похожа на бабушку в молодости. И с ней тоже все время что-то случается, постоянно попадает в какие-то истории… Есть ли тут какая-то связь?