Узбекские повести - [19]

Что означают эти слова, Рамазан? Из какого они языка и в чем их смысл? Я не знаю, и ты тоже. Спросить бы у Шады-глухого, но его уже нет — умер в прошлом году. Что-то случилось с головой. Это после контузии. В войну получил.

Никого и ничего после него не осталось — ни детей, ни наследства. Остались только эти слова: «Чантриморэ! Каламакаторэ!»

Что они означают?

Мне кажется, это могли бы понять только мы двое — ты да я.

Перевод Камрона ХАКИМОВА.

Мурад Мухаммед Дост МУСТАФА

Мурад Мухаммед ДОСТ родился в 1949 году в селении Джам Самаркандской области. Учился на философском отделении Ташкентского университета, работал учителем в сельской школе. В 1979 году окончил Литературный институт им. А. М. Горького. Руководитель его творческого семинара писатель Григорий Бакланов, предваряя первую публикацию М. Мухаммед Доста в журнале «Дружба народов» в 1979 году, писал: «Мухаммед Дост хорошо знает то, о чем пишет, и хорошо знает людей. Создается даже впечатление, что он мог бы рассказать о них гораздо больше, чем позволяют рамки короткого повествования… И колорит, и особенности мышления, и характеры людей выписаны достоверно, живо, хорошо». С тех пор прошло несколько лет. Ныне М. Мухаммед Дост знаком узбекскому читателю как автор ряда рассказов и повестей, в том числе: «Галатепинцы», «Цена одного жеребенка», «Отставной», романа «Плаксивый Хануман, или Сказание о счастливчике Хайбарове». По его сценариям поставлены художественные фильмы «Уроки на завтра» и «Пророк из Галатепе».

Мустафа живет на западной окраине Галатепе, на склоне холма, сразу за прудом Ибадулло Махсума. Справа от него разместился двор Камиля Письмоноши, а слева — двор Маматкула. Он пустует уже десять лет, с тех самых пор как Маматкул переселился в новый каменный дом на другой стороне долины. Старый же его двор остался пустовать. Случается, в зимнее время пригоняют сюда овец, чтобы назавтра поутру продать. Накормят их, напоят, а рано утром погонят, сытых и отдохнувших, на большой воскресный галатепинский базар. Летом старый двор обыкновенно пуст. У иного такой двор давно бы превратился в обитель сов и ядовитых змей. Но Маматкул человек прилежный и обстоятельный, и каждую осень, едва спадет жара, он принимается обновлять свой двор. Чинит дувал, ворота, мажет крыши густым месивом из глины и самана, и смотришь — перед тобой двор как двор, почти новенький, и только тем и нехорош, что человек в нем не живет.

Другой двор, что справа от Мустафы, трудно даже и двором назвать, поскольку в нем начисто отсутствует дувал… Пять или шесть батманов дикой земли, заросшей бурьяном и тамариском, маленький домик без айвана, лицом к солнцу, чуть правее — коровник, где пегая корова Камиля Письмоноши соседствует с почтовой клячей, — вот и весь двор. Что касается двора самого Мустафы, то он тоже без дувала, но это уже особая статья… Вместо дувалов Мустафа вбил когда-то в землю колы тала и хлебной джиды. Колы эти оказались живучими. Прошло немного времени, и они принялись выпускать побеги, а те — еще побеги, так и пошло, вверх, вбок, ввысь, вкось — и выросла сплошная живая изгородь, такая густая, что даже кошке не пролезть. Этим и красив теперь двор Мустафы: войдешь — и глазам радостно! Со всех сторон живая, метров в пять высотой, изгородь, напротив ворот, в самой глубине двора — аккуратный домик с айваном и двумя молодыми чинарами по бокам, справа от ворот — большой хлев, круглая кошара для овец под широким брезентовым навесом о шести высоких жердях. Во дворе еще четыре равных клочка земли, три из них засеяны клевером, один кукурузой, а на межах между ними растут несколько низеньких скороспелых яблонь.

Ранней весной изгородь Мустафы желтая — это талы распускают свои сережки. Затем сережки упадут, и изгородь вся покрасится в зеленый цвет таловых листьев. Так и стоит она до самого лета, зеленая-зеленая, а летом снова меняет цвет. Сереет изгородь, сереет, сереет, пока совсем не превратится в серебристую — теперь уж считай, что пришла очередь за джидой. Когда джида начнет выпускать цветочки, дней на десять изгородь станет опять ярко-желтой, отпадут цветочки — снова серебристая с зеленой полоской талов сверху, а к осени еще раз пожелтеет… Мустафа любит свою изгородь, ухаживает за ней, словно молодуха за цветником в первый год замужества. Благо вода рядом, старый арык, с эмирских еще времен, огибая холм, протекает чуть выше двора Мустафы. Стоит коснуться кетменем, и тут же побежит вода вниз — к Мустафе, а там, глядишь, и до Камиля Письмоноши. Но Камилю Письмоноше вода ни к чему. Огорода у него нет, деревьев тоже нет, и вообще ничего подобного у Камиля Письмоноши нет. Есть у него одна пегая корова и еще одна старая кляча, на которой он разъезжает от зари до заката по кишлаку, развозит людям письма, газеты, деньги… И жену подобрал себе под стать, не любит она дома сидеть, стоит Камилю Письмоноше сесть на свою клячу, как она берет в охапку прялку с клоком шерсти и уходит куда-нибудь посудачить.

Мустафа и Камиль Письмоноша не дружат. И жены их не дружат. К тому же у них большая разница в возрасте: Камиль молодой, ему еще и шестидесяти не исполнилось, а Мустафе прошлым летом перевалило за семьдесят. Слава аллаху, сил у него пока достаточно. Ни к кому он не лезет, живет себе тихо, скромно, спокойно.