Узбекские повести - [126]

— Кажется, я перестала нравиться, — сказала она ядовито. — Только и смотрите, что я не так одета…

— Ты сама начала об этом, — миролюбиво сказал Камал.

— Что ж, если не нравлюсь… — Нигора наклонила голову, и у нее задрожал мягкий подбородок.

Камал сердито выплеснул из пиалы остаток чая и, опершись на колени руками, качнулся и встал. Ногой он отодвинул низкий табурет, нагнулся и сгреб большую охапку очищенных веток. Роняя ветки по дороге, оставляя за собой причудливый извилистый след, он отнес их к тандыру в дальний конец двора. Потом, как ни в чем не бывало, вернулся к плачущей Нигоре и сказал:

— Дай мне топор и веревку.

Нигора вскочила с места, взглянула на непроницаемо спокойное лицо мужа и почти бегом бросилась в сарайчик. Оттуда она вынесла веревку, положила ее на айван и в поисках топора метнулась в кухню, под навес к тандыру, сбегала в сарайчик, а нашла топор под старой виноградной лозой. Видимо, туда его затащили дети, рядом валялись стоптанные туфли и набитый песком носок Султана. Подавая мужу веревку и топор, она уже не плакала и в глазах сквозь еще не высохшие слезы светилась радость. Камал тоже чуть заметно улыбнулся, взял топор и веревку и пошел на улицу. Он слышал, что Нигора шла за ним и проводила его до калитки, но не обернулся.

Сторож сидел под старой айвой и пил чай. Камал направился прямо к нему через тутовые посадки. Перед сторожем на земле был аккуратно расстелен широкий кушак, лежала обломанная лепешка, несколько кусков сахару, к толстому стволу айвы был прислонен термос. Сторож неприветливо взглянул на Камала, лениво поднялся с места и неохотно поздоровался. Сторож прекрасно понимал, зачем в столь поздний час мог прийти к тутовнику человек с топором и веревкой.

— Вот, пришел поболтать с вами, Фаттах-ака, чтобы вы не скучали, — весело сказал Камал, протягивая сторожу обе руки.

— Хорошо сделал, — сказал сторож сухо. — Раз пришел — садись.

Сторож разломил лепешку и положил перед Камалом, налил в пиалу чаю из термоса и, протягивая Камалу, взглянул недовольно и вопросительно.

Камал отхлебнул и поставил пиалу на кушак. Видно, не он первый пришел к тутовнику за ветвями, ничего хорошего нельзя было ожидать, но Камал решил все же попытаться уговорить сторожа. Может, удастся. Да и неудобно было бы вернуться домой с пустыми руками.

— Все-таки дожди кончились, а? — начал Камал издалека. — Скоро погода установится.

Сторож не поддержал ход Камала и, равнодушно кивнув головой, вытащил пузырек с насваем и постучал им по подошве сапога, чтобы отлепились от стенок пузырька крошки табака. Вытаскивая пробку, сторож хмуро взглянул на Камала и отвел глаза.

— В степи красота, — как ни в чем ни бывало сказал Камал, будто именно сообщить об этом пришел к сторожу, захватив с собой топор и веревку. — Все зеленое, все цветет, налюбоваться невозможно!

Сторож бросил под язык щепотку насвая и закрыл глаза от удовольствия, ему было все понятно, и он показывал своим видом, что Камалу не на что рассчитывать, сидел и покачивал головой.

— Приехал из Маханкуля — дома непорядок, жена расстроенная. Говорит, что план наверняка не выполнит. Нечем кормить гусениц, чтоб они пропали. — Камал озабоченно вздохнул.

Сторож выплюнул насвай, сполоснул рот чаем, медленно и аккуратно собрал хлеб, сахар и пиалу, а кушак свернул в узел и повесил на ветку айвы, будто его вовсе не касалось, о чем говорил Камал.

— Нет, думаю, надо пойти, попросить охапку веток. Жена просто не дает покоя, иначе стал бы я унижаться из-за листьев?

— Никак нельзя, — сторож сделал печальное лицо и взмахнул руками.

— Мне всего одну связку.

— Невозможно, братец.

— Одну связку, я думаю, можно унести?

— А я говорю — нельзя! — громче сказал сторож. — Сейчас каждая ветка на счету. Апа сама чуть не каждый день приходит, проверяет.

— Что значит одна связка веток? — настаивал Камал.

— Не надо, братец, не мучай себя и меня. Я сказал нельзя — значит, нельзя.

— Я вас очень прошу, пожалуйста, Фаттах-ака…

— Э, какой ты упорный парень! — оборвал его сторож. — Сказано нельзя, значит, нельзя — и точка! Уходи!

— Придется грабить, — весело сказал Камал и поднялся. — Считайте, что на колхозный сад напали воры, — Камал подошел к молодому раскидистому дереву, оттянул ветку и ударил топором, положил под ноги, оттянул вторую, ссек и положил рядом с первой.

Сторож возмущенно наблюдал за Камалом, но когда увидел, что тот аккуратно ссекает ветки и не обращает на него внимания, вскочил, подбежал к Камалу и схватил за плечо.

— Да ты что делаешь?

Камал не ответил, стряхнул с плеча его руку и перешел к соседнему дереву.

Сторож вспомнил про свое оружие — старое ржавое ружье с перетянутым изолентой ложем, побежал за ним, взвел курок и скомандовал: «Брось топор! Буду стрелять!»

Сторож был настроен решительно, поднял ружье и направил его на Камала. Черная дыра ствола качалась прямо перед глазами. А если оно еще и заряжено? Топор выскользнул из рук.

— Ну-ка, шагай! — сторож мотнул ружьем в сторону кишлака. — Апа с тобой поговорит…

«Старик сдуру и отконвоирует в контору на глазах у всего кишлака, с него станется. Как преступника какого-то. Из-за вязанки тутовых веток опозорит перед всем народом, — думал Камал. — Глупость какая-то получается — вязанка веток дороже человека. Нет, этого не может быть. Просто не хотел, чтобы жена мучилась. Доставляли бы вовремя листья. Завтра не будет выполнен план — поздно будет искать виновного, кому докажешь, что из-за нехватки кормов. Опять будет стрелочник виноват. В самом деле, стою под ружьем. Чепуха какая-то…»