Узбекские повести - [123]

На полевом стане пили чай и о чем-то оживленно разговаривали, и пока Камал оббивал грязь у порога и чистил щепкой сапоги, до него долетали оживленные голоса и смех парней. Увидев Камала, все замолчали. Камал подсел к столу и налил себе чай, Араш пододвинул ему банку с конфетами. Камал и сам чувствовал, что он мешает и надоел ребятам из бригады. До него они жили по-своему, работали с прохладцей и тогда, когда считали нужным, веселились и дурачились, сколько влезет, играли в карты, как-то скрашивая этим скучную жизнь на отдаленном от кишлака полевом стане. Он не играл с ними в карты, не слушал и не рассказывал смешных, а порой и неприличных анекдотов — или лежал себе с книжкой на постели, или писал у маленького стола возле окна. Писаниной его никто не интересовался, а книгами тоже, даже не спросили ни разу, что он читает. Парни видели, что Камал бродит по зарослям тамариска, что-то измеряет и считает, составляет какие-то графики, над чем-то ломает голову и заносит свои размышления на бумагу. Конечно, парни понимали, что Камал отправлен в Маханкуль не за хорошие дела, из агрономов в бригадиры ни за что ни про что не понижают. Но Камал не походил и на страдающего изгнанника и, судя по тому, как он много работал, писал что-то более значительное, чем просто жалоба в высшие инстанции, — кто же для жалобы будет делать такие, в несколько страниц, расчеты?

— Надо ехать в кишлак, — сказал Камал и поставил пиалу. В глазах у парней промелькнула легкая зависть. Они бы тоже, если уж на то пошло, не прочь побывать дома. — Нужны семена. Будем все пересевать, всходов нет и не будет.

Камал задумчиво отломил еще кусок лепешки, пожевал, запил чаем.

— Араш, заправляй, брат, трактор, ты поедешь.

Конечно, можно было бы и подискутировать о том, кто поедет с Камалом в кишлак, при прежнем бригадире так, наверное, и получилось бы, и в вагончике произошла бы перебранка, но все знали, что Камал человек крутого нрава и с ним спорить не следует, запросто может испортить настроение.

Араш ловко вел трактор, выбирая более или менее ровные участки разбитой дороги, но все равно трактор то проваливался в яму, то его заносило в колею, и у Камала что-то постоянно обрывалось внутри от тряски. Тракторист заметил, что Камал хватается руками, улыбнулся.

— Привыкли к машинам, изнежились в комфорте, да, ака-мулло? — Араш улыбался во весь рот. — Измучаетесь, пока доберемся.

Камал промолчал, пропустив мимо ушей слова тракториста, но тому было скучно, и через некоторое время он снова приступил к разговору.

— Чего это вы, ака-мулло, все вдруг бросили и приехали в эту чертову дыру бригадирствовать? Плохо разве в кишлаке?

Камал слушал тракториста и усмехался про себя: вряд ли поймет его этот молодой веселый и глуповатый парень.

— Хочу научиться ездить на тракторе. Дай, думаю, поеду в Маханкуль, может, научат меня тамошние ребята на тракторе ездить.

— А вы шутник, ака-мулло. — Араш достал спички и погремел ими. — За такие слова с вас полагается сигарета.

Камал достал из кармана ватника пачку, взял себе сигарету и протянул Арашу.

— Давно куришь?

— Четвертый год, — сказал Араш. — В девятом классе начал. А в Маханкуле чего делать? Днем с работой как-то не замечаешь, как время летит, а вечером хоть волком вой, кажется, что так и пропадем мы в этой пустыне. Вот и отводим душу, смолим сигарету за сигаретой. Ну, конечно, нет-нет да поддадим по двести граммов, оно и повеселей. Иначе тут чокнешься.

— Что же не уезжаешь, зачем мучаешься? — улыбнулся Камал.

— Как это? Да апа сгноит, вы разве не знаете? Я бы сразу уехал и раздумывать бы не стал.

— Можно подумать, тебя насильно держат. На освоение пустыни мы планировали направить одних только добровольцев.

Араш ухмыльнулся и взглянул в глаза Камалу.

— Вы, наверное, тоже из добровольцев? Неужели вас так тянет в Маханкуль? Или сознательность заговорила?

— Если скажу «да» — ты ведь все равно не поверишь…

— Только не надо, — махнул рукой тракторист. — Слышали мы и про долг, и про обязательства, и все такое.

— Знаешь, что я тебе скажу? Человек не должен браться за дело, к которому у него не лежит душа. Напрасно будет мучиться сам и мучить других.

— Вы меня не поняли.

— Да ладно, чего попусту болтать, — оборвал его Камал. — Надо прямо говорить, есть недостатки — скажи о них.

Араш с беспокойством посмотрел на бригадира. Он завел разговор просто так, чтобы провести время в дороге, а тут человек сразу задевает серьезные струны.

— Если я выскажу все, чем я недоволен, мне язык быстро укоротят, разве вы не знаете, ака-мулло…

Камал взглянул на тракториста с любопытством. Совсем молоденький, крепкий, коренастый паренек, так ловко управляется с баранкой, а хочет казаться несчастней муравья. Откуда такая осторожность, еще из яйца не успел вылупиться, а уже дипломат, слово боится сказать.

— Какой ты напуганный! Когда только успел научиться осторожности? Эх, братец!. Человек должен быть посмелее муравья. Не надо бояться иной раз высказать все, что у тебя на сердце! — Камал стукнул кулаком по колену. Похоже, что говорил он это не столько молодому трактористу, сколько в подтверждение своим собственным мыслям. — А там… не жалко и совсем онеметь.