Узбекские повести - [115]

Ветер с дождем гнали зеленые «Жигули» по пустой мокрой дороге. Мерно мотались очистители, сгоняя воду, стекло затягивала тонкая жирная пленка. Серые тяжелые облака плотно обложили горизонт, небо провисло над бескрайними унылыми полями. Наверное, и погода сказывалась на настроении людей, ехавших в машине, до сих пор они не обменялись и десятком слов. Сидели нахмурившись, как после ссоры. В густых бровях Камала затаилась обида, а Нишан все глядел на дорогу, не замечая ни дождя, ни холодного ветра, уносившего брызги, фонтанами летевшие из-под колес, ни редких вздохов попутчика. Нишан по-своему глубоко переживал за Камала. Правда, его раздражала бессмысленность и бесполезность этих переживаний: сам он никогда не решится пойти наперекор председательше, и от этого порой ощущал что-то близкое к отчаянию. У нее поддержка секретаря райкома, да и никто из членов правления не поддержит выступление против нее. Камал попробовал, что из этого вышло? Ему же хуже. Если на то пошло, у Нишана тоже нашлось бы что сказать. Это уж совсем плохо, если нечего сказать, значит, остался один шаг до могилы.

Свернули с грейдера на проселочную дорогу, и «Жигули» стали заваливаться в ямы и колдобины, заполненные дождевой водой по глубоким колеям грузовиков и тракторов. Скоро слева от дороги потянулся овраг, заросший по краям камышом, справа — голая степь с участками густой травы, кое-где чернели прошлогодняя полынь и горчак, там и тут застрявшие клубки перекати-поля.

Нишан чуть зазевался, машина пошла юзом по жирной скользкой колее и влетела в яму. Нишан приоткрыл дверь и глянул под передние и задние колеса, попробовал газануть, но колеса легко прокручивались, разбрасывая во все стороны жидкую грязь.

— Кажется, теперь она поедет на нас, — Нишан хотел выйти из машины.

— Вы сидите, — Камал придержал его за руку, — я попробую подтолкнуть.

Камал снял тюбетейку и, сложив, сунул ее в карман, холодный дождь мгновенно намочил волосы и струйками прокрался по шее под рубаху. Толкая сзади с раскачки, Камал навалился изо всех сил, ему удалось поймать момент и помочь «жигуленку» преодолеть какие-то двадцать-тридцать таких важных сантиметров жидкой грязи, но левое заднее колесо с маху ввалилось в следующую колдобину, и из-под машины веером взлетела волна холодной воды и грязи и обдала Камала с ног до головы, он едва успел зажмурить глаза. Так он и застыл на мгновение с черным, залепленным грязью лицом, потом стряхнул грязь с рук, отер лицо, разлепил глаза и побрел вниз, к овражку, где в камышах тускло темнела мутная вода. Спускаясь к воде, Камал держался за камыши, чтобы не поскользнуться. Вода, в которой он мыл лицо и руки, была соленой. В этот овраг стекает вода с больших поливных площадей, сюда приносит она все соли и всю химию, вымытую с тысяч гектаров хлопчатников, и вот этой водой мы собираемся орошать Маханкуль. Пресная почва и на этом участке постепенно превратится в солончаковую. Пройдет пять лет, и освоенные сегодня земли тоже придется промывать. Есть ли смысл, понимая это, портить драгоценную землю?

— Что, братец, здорово тебя окатило? — крикнул из машины Нишан.

— Бывает.

— Ну, давай в машину, недалеко осталось.

Тем временем дождь ослабел, моросил мелко, но настойчиво. Степь повеселела, казалось, что природа сделала большой влажный вдох. Торопилась расти, набирала силы изумрудная молодая трава, спешила впитать все соки разопревшей от дождя и тепла земли, каждый луч пробивавшегося кое-где через облака солнца. Камалу хотелось стоять и стоять так под этим моросящим дождем, слушать эту жизнь, вдыхать запах земли и чувствовать, как спадает с души вся тяжесть, вся ненужная напряженность и суетность. Древняя степь пробуждалась с очередной весной, в ее кажущемся покое не было безмятежности, всюду была видна извечная работа жизни. Камал хотел участвовать в этом великом деле, и казалось, степь понимает и принимает его сыновнее чувство любви и благодарности…

Видимо, Нишан по-своему истолковал молчаливую просветленную задумчивость Камала.

— Будь поспокойнее, братец, не лезь понапрасну на рожон, — сказал Нишан, не отрывая глаз от дороги и осторожно проводя машину между глубокими тракторными колеями. — Кому интересны твои соображения о Маханкуле. Никому это неинтересно. Думай о своих детях.

— Почему, Нишан-ака? Если стучаться, кто-нибудь откроет. Не все же поддались горячке освоения. Кто-нибудь да поймет.

— Послушай, какая тебе разница — распашут Маханкуль или нет?

Камал покачал головой и, удивляясь самому себе, в который раз начал доказывать.

— Маханкуль необыкновенно ценен редкими видами растений, они нужны науке, и прежде всего медицине. Второе — травостой этих территорий — основа животноводства целого района. Ну и вообще, не пора ли подумать о природе? Ведь мы от нее, если приглядеться повнимательнее, ох как зависим! Ведь не так давно в окрестностях нашего кишлака было полным-полно фазанов. Вы-то уж должны помнить! Теперь эта птица встречается только в заповеднике.

— В Каракульском я видел. Полно! — Глаза Нишана оживленно сверкнули. — Какие красавцы, черт побери! Петухи прямо переливаются всеми цветами радуги. Прав ты, глаза радуются, глядя на них.